Онлайн книга «Красный лик. Мемуары и публицистика»
|
«Я не знаю, какова была смертность в этом проклятом, забытом всеми местечке среди лесов и снега, местечке, искусственно созданном больной большевистской фантазией, Знаю только, что за короткое время моего пребывания там несколько человек сошло с ума… Мои товарищи по несчастью почти поголовно потеряли человеческий облик, обросли, покрылись грязью и были сплошь во вшах. Все собаки и кошки, находившиеся на разъезде, были съедены. Каторжане их крали и варили…» И вот в мозгу, обострённая этим кошмаром существования, проявляется мысль: — Бежать! Бежать на белый фронт! Но этой мысли не удалось воплотиться в действие, в самый последний момент… Не удалось украсть компас… Случайно разразился оригинальный флирт с некоей давно знакомой дамой, «авантюристкой до мозга костей», игравшей роль комиссарши и прибывшей в своём вагоне… Дочь генерала, жена коммерсанта, она в революции искала острых ощущений и никоим образом не была ригористкой… А потом — удачный побег. На архангельский фронт. Побег в качестве представителя от местных крестьян, бывших готовыми восстать поголовно… Конечно, приём «штабной»… Ведь белые штабы столь замечательны были своей бестолковостью… К плану восстания отнеслись «равнодушно, мягко говоря»… И наоборот, стали подозревать самого Бессонова в том, что он большевистский агент… Ему пришлось проехать в Архангельск. Оттуда уже ушли «союзники», англичане. У правительства Северной области не осталось денег. А у буржуазии они были. Были товары, которые можно было продать для борьбы… Но буржуазия денег не давала, а товары оставили целиком большевикам. Вместо того чтобы хорошо принимать красных пленных, накормить, напоить, «погладить по головке» и бросить против большевиков же — из них выматывали душу голодовкой, арестами и подготовляли из них опять тех же большевиков… И т. д. и т. д. Картины печально общеизвестные. Архангельский фронт рухнул. А потом автору вместе с 1200 отрядом белых, шедших из Архангельска по Мурманской дороге, после 500-вёрстного похода пришлось сдаться большевистским броневикам на станции Сорока. Генерал В-в подписал «договор», по которому им «гарантировали» жизнь, неприкосновенность имущества и свободу… На другой же день генералы чистили ватерклозеты, а отряд повезли в петрозаводскую тюрьму… Таково значение этих «гарантий». * * * Автор попадает в вологодскую тюрьму. И называет её так: «Тюрьма-санаторий…». Здесь он сидит с «блатом» и «шпаной», с их водителями Федькой Глотом и Васькой Коровой, которые держат себя так независимо, что на полу камеры жгли табуретки и варили на этих кострах чай… Жилось, в общем, хорошо. Потом повезли в Архангельск на суд и там оправдали. Бессонов в Петербурге и занимается… налётами… — «Откинув закон Бога, большевики установили свой… Я утверждаю, что в Совроссии нет никого, кто не преступал бы его… И я принял вызов. Стал вне закона». И он, вместе с другими такими же безродными сынами России, ограбил какого-то казначея… И в жизни его на этих новых путях начинается новая глава — загулы… Как-то попал наш автор к Пивато на Морской со знакомой женщиной. В кармане было у него двадцать золотых монет, попал Дулькевич, гитарист, а там Нина Дулькевич, Масальские, и пошло, и пошло… «Начали с хоровых… Перешли на сольные… Копнули старину… Ахнули плясовые… Опять сольные… Вино… Чарка… Ходу!.. И ходу!.. Всё забыто… И тюрьмы, и ГПУ… И вся соввласть… Всё шло ребром… Вот она, жизнь… Вот подъём…» А потом ссылка в Тобольск, побег в Петербург — жизнь среди и «блатных, и проституток»… Арест. Соловки. Попов остров. * * * И там, на Соловках, идёт анализ самого себя, своих действий, переживаний… Практический сценарий по Достоевскому… Решение одно. Надо бежать. И четыре человека, посланные на работу в лес, отнимают у двух конвоиров винтовки и бегут… Бегут в сторону Финляндии, до которой 350 вёрст… В одном месте, когда награбленные у железнодорожников припасы беглецов пришли к концу, Бессонов наткнулся на какое-то карельское становище, где, невдалеке от избушки, он нашёл сухой хлеб и пшённую крупу… «Помню, В открытую дверь светило солнце… Я был свободен… Был близок к природе… Имел хлеб и кров. Я был счастлив… Никакая самая утончённая еда, никакие самые комфортабельные условия не дадут тех переживаний, которые получает голодный и усталый человек, когда у него есть кусок чёрного хлеба и крыша над головой… Все свободы всех стран — ничто перед свободой человека, для которого один закон — Бог и совесть… — Слава Богу за то, что он дал мне это пережить!..» Через несколько дней они были в Финляндии. Спасены. * * * Никакая проповедь нации, никакая работа в сторону восстановления русской нации не будет иметь успеха до той поры, покамест в самой толще народной не будут отмечены, зафиксированы в массовом числе переживания, подобные отмеченным Бессоновым… До тех пор, пока простые библейские основы жизни — Бог, хлеб, кров — не будут осияны таким светом своей привлекательности, каким они сияют для него нынче… И эти основы гораздо крепче, устойчивее, нужнее, нежели какие бы то ни было догмы или доктрины, потому что они (основы) первичны и исконны… Здесь, на осознании их, в этом страшном опыте начинают опознаваться первые начала права, государства, взаимных обязанностей и т. д., всего того, что в догматах культурного человека — вроде «правовых гарантий», находится уже в отвлечённом и несколько опустошённом виде. Великий Макиавелли говорит, что принципы государственной свободы заключаются в личной безопасности, неприкосновенности жилища и в спокойствии за честь жён, сестёр и дочерей. «Но, — прибавляет меланхолически великий мыслитель, — никто не чувствует себя благодарным за то, когда он всё это имеет…» Испытание, подобное бессоновскому, заставляет его быть благодарным за то, что это он, наконец, получил. А это самое главное. А подобных Бессонову — тысячи, десятки тысяч. Он только выступил с книгой, другие же этого не делают. |