Книга Едва замаскированная автобиография, страница 101 – Джеймс Делингпоул

Но чего я ждал? Это только в книжках юный журналист-новичок натыкается на танки, спрятанные под деревьями на чешской границе. В реальности он двигается еще немного дальше по Голливудскому проспекту, понимает, что, кроме этих жалких цитат, у него ничего нет и что — боже, уже столько времени? — пора ему вернуться в гостиницу и записать этот жалкий материал.

С другой стороны, улицы начинают наполняться народом. Есть даже признак грядущих событий — длинная цепочка полицейских в полном облачении для борьбы с беспорядками, стоящих спиной к витринам магазинов и мрачно посматривающих на улицу — как в эпизоде из «Судьи Дредда» (в комедийной версии, а не в дерьмовом фильме с Сильвестром Сталлоне). Наверно, стоит немного задержаться. Попробую с кем-нибудь поговорить.

— Добрый день. Извините, — говорю я одному из полицейских.

Он смотрит невидящим взглядом поверх моей головы, как гвардеец у Букингемского дворца.

Я двигаюсь дальше вдоль цепи.

— Извините, я из Лондона, из газеты «Дейли телеграф». Нельзя ли задать вам несколько вопросов?

— Вам придется поговорить с капитаном, — говорит полицейский, кивая головой в конец цепи.

Попробую еще одного, и если ничего не получится, я ухожу.

— Извините, не могли бы вы сказать, чем вы здесь заняты?

— Могу, конечно. Нам сообщили, что это следующее место, куда они ударят, — говорит коп.

— Кто?

— Бунтовщики.

— Как? Сюда? В самом деле?

— Да.

— Здорово!

Покинув его, я понимаю, какой я осел. Я нашел какого-то безымянного полицейского неопределенного возраста где-то на Голливудском проспекте, который произнес: «Это следующее место, куда они ударят». Замечательно.

Ну, теперь точно пора искать такси, потому что если я сейчас не вернусь, то не успею… Стоп. Что это? Пожарная машина? Полицейские машины? Камеры? Микрофоны?

Я пересекаю улицу и подслушиваю разговор. Мы стоим перед магазином, называемым Frederick’s, весьма известным магазином нижнего белья, как выясняется из расспросов коллег-зевак, о котором я должен был слышать. Окна разбиты. Были грабежи. Администратор рассказывает телевизионной группе о случившемся. Украдено много дорогих вещей, в том числе из музея магазина. В числе прочего — бюстгальтер Мадонны.

Аллилуйя! Аллилуйя! По всему городу Лос-Анджелесу идут поджоги, грабежи, разбои и убои. Но если я хоть сколько-то знаю своих читателей и редакторов, ничто из этого не идет в сравнение с главной новостью часа. Лифчик Мадонны. Украден. Во время беспорядков в Лос-Анджелесе.

Удостоверившись у администратора магазина, что я правильно его расслышал и что пресловутый бюстгальтер — та самая разновидность с острыми грудями, сконструированная Жаном-Полем Готье, я весело отчаливаю в сторону своей гостиницы, почти не думая, удастся ли поймать такси, потому что в таком состоянии я могу полететь.

Я быстрым шагом двигаюсь мимо цепи полицейских к тому кафе, в котором уже был, в надежде, что смогу оттуда вызвать такси. Я прошел уже несколько кварталов после полицейских, на улице снова стало пусто — не угрожающе, но как на обычном широком проспекте, только без людей, и тут, подняв голову, я вижу перед собой пятерых молодых людей, лет по двадцать, как мне показалось. Двое черных. Трое латинос. Одеты, как обычно одеваются в Лос-Анджелесе ребята. Мешковатые штаны. Кепки, бейсбольные футболки и т. д.

Хорошо, а то у меня нет высказываний молодых. Эти ребята отлично подойдут.

— Хай!

— Хай, — отвечают они. С высокомерным холодком. Встают вокруг меня.

— Э-э… не окажете ли вы мне любезность? Я журналист из Англии и приехал, чтобы написать о происходящих беспорядках. Можно задать вам несколько вопросов?

Идея им нравится, и они начинают толкать друг друга, желая выбиться вперед, причем младшие почтительно отодвигаются назад, а старшие соперничают, чтобы выступить первыми.

— Так, мне бы хотелось узнать ваши имена и возраст.

Они называют мне свои имена и возраст.

— Отлично. Спасибо. А… можно узнать, что вы здесь делаете?

Они переглядываются, внезапно выказывая некоторую неловкость.

— Я хочу сказать, вам не страшно сейчас выходить на улицу?

— Нет, нам не страшно, — говорит дюжий латино. — Мы пришли сюда вот за этим. — Он показывает жестом на магазин у себя за спиной. Это обувной магазин.

— Вы хотите сказать… — кажется, я точно знаю, что они хотят сказать, — …что ждете, когда он откроется?

Вокруг меня раздается смех.

— Мы ждем, когда прибудут братья, — говорит один из них.

— И тогда мы откроем его сами, — объясняет их предводитель.

— Да, если тебе там что-то нужно, только скажи нам, — говорит другой.

— Это очень мило с вашей стороны. Но я не очень люблю кроссовки. В Англии мы носим нечто под названием ДМ. Док Мартенс, — говорю я.

— И у нас есть Док Мартенс. Смотри.

Я смотрю в витрину. В самом деле, там несколько пар ДМ.

— Да, но мне все равно нужно возвращаться в гостиницу, чтобы написать свой репортаж.

— Ты собираешься написать о нас?

— Да, по всей видимости.

— Тогда напиши, что встретил «Сотри Крипс».

— Сотри? — спрашиваю я.

— Да, сотри. — Крупный латинос показывает мне, чтобы я дал ему свою ручку. Взяв ее, он пишет в моем блокноте: «43 Грипс».

— A-а, сорок три.

— Мы говорим «сотри».

— Круто, — говорю я.

— Значит, ты напишешь про нас в своей газете?

— Обязательно, — говорю я, стараясь не показать своей дрожи.

Мне действительно пора идти. Но я решаю немного помедлить и задать еще несколько вопросов.

— Ладно, — говорю я наконец, — приятно было познакомиться с вами, ребята.

— Нам тоже, брат, — говорит их вожак.

— Но ты будь осторожней, — говорит другой.

— Да, будь осторожней, — встревает третий. — Прошлой ночью тут был малый вроде тебя, вопросы задавал. Так ему топор всадили.

Когда он это говорит, у меня мурашки бегут по спине.

Какая обалденная цитата!

Когда я возвращаюсь в гостиницу, остается не более пятидесяти минут, чтобы написать и передать репортаж в тысячу слов. Уточняю: сорока пяти минут. Пять минут я потратил на звонок в иностранную редакцию, чтобы узнать, сколько слов им нужно и нельзя ли как-нибудь передвинуть срок. (Нет.)

Если вы не журналист, то, наверно, не представляете, насколько отчаянное у меня положение. Я вам скажу, что сорок пять минут обычно уходит на то, чтобы сочинить первый абзац, прежде чем с отвращением записать его, а потом еще сорок пять минут придумывать вместо него другой, чтобы в итоге прийти к выводу, что первый вариант был лучше.