Книга Парижский поцелуй, страница 6. Автор книги Барбара Картленд

— Конечно, — ответила она с опаской. Проницательный взгляд его серых глаз всегда пугал ее.

В полковнике чувствовалась сильная и неординарная личность, которую нельзя было обойти вниманием. Даже в присутствии красавицы мадам Пелейо, ее брата и самого посла он все равно был заметен. В первые два дня после приезда Шина почти его не видела, и, возможно, к счастью, потому что она находилась в чрезвычайном смятении. Так много нужно было узнать, впитать в себя, так много нового, абсолютно неизвестного, что она все время боялась ошибиться и обнаружить незнание не только своей работы, но и той жизни, в которую окунулась.

Но сейчас, когда полковник Мансфильд вошел в комнату, Шина смогла взять себя в руки. По крайней мере, в ней было больше уверенности, чем в первый день ее приезда.

Люсьен Мансфильд непринужденно подошел к камину и, встав спиной к огню, оглядел роскошную детскую.

— Дети отдыхают, — сказал он. Это было не вопросом, а утверждением.

— Да, я укладываю их на час после обеда.

— Я слышал о вашем нововведении. Хорошая мысль.

Шина быстро взглянула на него. Похоже, полковник Мансфильд был в курсе всего, что происходит в посольстве. Ничего не отвечая, она продолжала штопать носок Мэди.

— Надеюсь, вас все устраивает, мадам Лоусон, — продолжал Мансфильд. — Вопреки моим ожиданиям, от вас не поступило ни жалоб, ни вопросов.

— Простите, если разочаровала вас, — улыбнулась Шина. — Но мне не на что жаловаться. Здесь все так замечательно.

— Вы не похожи на ваших предшественниц, — сухо пояснил Мансфильд. — У меня к вам дело, скорее, два дела. Во-первых, могу я попросить ваш паспорт? Нужно закончить с некоторыми формальностями.

— Да, конечно, — ответила Шина.

Она поднялась и быстро прошла через детскую в свою спальню. Паспорт лежал на туалетном столике. Она взяла его и быстро взглянула на себя в зеркало. Бледная, с аккуратно зачесанными назад волосами, она выглядела скромно и неброско — неприметная девушка, которую любой возьмет в гувернантки.

Она вернулась в детскую. Полковник Мансфильд стоял там же и, казалось, хмурился. Шина протянула ему паспорт, и он улыбнулся. И сразу же стал выглядеть очень молодо, почти как юноша, и она впервые заметила, насколько он красив. Его квадратная челюсть свидетельствовала о целеустремленности, а тонкая линия губ — об упрямом, решительном характере. Его улыбка была настолько заразительной, что Шина не могла не улыбнуться в ответ.

— Спасибо, — сказал он. — А теперь у меня к вам несколько вопросов. — Мансфильд достал из кармана бумагу и сел за детский столик. Затем открыл паспорт и тщательно изучил его.

В комнате воцарилось молчание, и, несмотря на свое решение сохранять спокойствие, Шина почувствовала, как ее пальцы задрожали.

— У вас, вероятно, была очень счастливая и спокойная жизнь, — заметил Люсьен Мансфильд, нарушив эту зловещую тишину.

— Почему… почему вы так решили? — удивилась Шина.

— Потому что вы очень молодо выглядите. Почти невозможно поверить, что вам столько лет, сколько указано в паспорте. Но паспорт не может лгать.

— Нет, конечно нет, — быстро сказала Шина. И затем, почувствовав, что от нее ждут пояснений, добавила: — У нас в роду все выглядят молодо. — Она вспомнила о дяде Патрике. Он действительно выглядел намного моложе своих лет.

— Да, что касается вашей семьи, я как раз собирался об этом спросить. Как я понимаю, ваша девичья фамилия Ашбертон?

Минуту Шина не могла ничего ответить. Ей было забавно слышать фамилию, которую ей строго-настрого запретили произносить.

— Я дал тебе свою фамилию, Меворнин, — ос зал ей дядя Патрик, — когда взял тебя к себе, это также фамилия твоей матери. И я попросил бы не произносить имя дьявола, отнявшего у меня мою единственную сестру. Лишь один хороший поступок этот англичанин совершил в своей жизни — произвел на свет такого чудного ребенка, как ты, моя дорогая девочка.

— Почему вы считаете его таким плохим, дядя Патрик? За что вы ненавидели его?

— Он был англичанин, дитя мое, а я их всех ненавижу, будь они прокляты!

— Но мама, наверное, любила его! — В памяти Шины всплыло воспоминание о том, как она произносит эти слова. Тогда ей было девять лет, и она уже понимала, что происходит вокруг, и пыталась вспомнить, какими были ее отец и мать. Она смутно помнила их голоса, руки, смех. Ей было только пять, когда они утонули в море. Ни один здравомыслящий рыбак не отважился бы, как они, отправиться кататься во время бури в заливе на маленькой, совершенно непригодной для этого лодке (о чем все их предупреждали), но и дядя Патрик, и все, кто их знал, говорили Шине, что это было очень похоже на них. Молодые, смелые, опрометчивые, они рисковали жизнью, потому что любили риск…

— Да, моя девичья фамилия Ашбертон, — с удовольствием произнесла Шина. Прекрасная фамилия и все же так не любимая дядей Патриком.

— Когда-то я очень хорошо знал одних Ашбертонов, — заметил полковник Мансфильд. — Главу семьи, конечно, лорда Эйвена. Вы ему, случайно, не доводитесь родней?

— Насколько мне известно, нет, — ответила Шина. — Боюсь, я не имею к нему отношения, я сирота, мои отец и мать утонули, когда я была совсем маленькой.

— Печальная история, — почти искренне посочувствовал Люсьен Мансфильд. — Я еще хочу вас спросить, — продолжал он, — кто ваш самый близкий родственник?

— У меня… у меня есть дядя, — ответила Шина после небольшой паузы. — Вам необходимо знать его имя?

— Боюсь, что да, на всякий случай, вдруг вы упадете с лестницы. Или попадете под машину, — настаивал полковник Мансфильд, его губы немного изогнулись.

— Ну, тогда действительно мне следует сообщить вам имя и адрес моего дяди. Правда, мы с ним очень редко виделись за прошедшие годы. — Шина почувствовала, как запылали ее щеки от этой лжи, но она следовала советам дяди Патрика.

— Не упоминай моего имени в Париже, — предупредил он ее. — Помни: я ирландец, истинный ирландец, благодарение богу. Будем надеяться, что никто этого не заподозрит, когда ты приступишь к работе.

— Заподозрят что? — спросила Шина. — О, дядя Патрик, объясни же, что все это значит. Почему я все должна буду скрывать? Скажи мне, чего ты опасаешься и зачем мы должны устраивать весь этот спектакль, когда мне было бы намного лучше остаться с тобой. Ведь в глубине души ты не хочешь, чтобы я уезжала, — взывала к нему Шина, но тщетно. Патрик О’Донован никогда не отвечал на прямо поставленный вопрос.

— Конечно, моя дорогая, — уговаривал он, — мне будет все время тебя не хватать, но чему быть, того не миновать. Держи свой язычок за зубами и не раскрывай свои карты.

— У меня нет никаких карт, — беспомощно сказала ему тогда Шина.

И сейчас она почувствовала, что хочет сказать то же самое этому молодому человеку с серьезным лицом, задающему ей вопросы, на которые почти невозможно было ответить. Если бы она могла сказать ему правду. Если бы только она могла сказать: «Я не гувернантка и никогда не была ею на самом деле. Я оказалась здесь по ложной рекомендации, и теперь, когда я увидела Париж, вам стоит лучше отправить меня назад».