Онлайн книга «Серебряная луна»
Герцогиня кивнула. — Да, всюду так, Наполеон ненасытен, ему нужны люди, люди и еще раз люди, реки пролитой крови и тысячи загубленных жизней! Последние слова она произнесла с таким жаром, что Рэв, испуганно посмотрев на Армана, положила руку ей на плечо. — Будьте осторожны, мадам, — тихо сказала она и, подняв взгляд на Армана, добавила: — Ее светлость слишком резка в своих суждениях, месье! — А почему бы и нет? Я не доносчик, мадемуазель! — Да уж конечно, — быстро заговорила герцогиня. — Вы не похожи на доносчика! Кроме того, вы аристократ, это видно невооруженным глазом. Не то что выскочки, которые важничают теперь в Тюильри, кичатся смехотворными пожалованными титулами и пытаются прикрыть ими врожденную вульгарность! — Мадам! Мадам! — встревожилась Рэв. Но Арман запрокинул голову и весело рассмеялся. Герцогиня поддержала его. — Очень точное описание, мадам, но достанет ли у императора чувства юмора, чтобы его оценить! — Фи! — фыркнула герцогиня. — Да у него вообще нет чувства юмора. Ни у кого из военных кет, особенно у корсиканцев! — Но Франция почитает и обожает его, — заметил Арман. — Верно, потому что он спас Францию от нее самой! Но удовольствуется ли он тем, чего уже достиг? — Не ожидая ответа, она продолжила: — Нет, потому что он не может стоять на месте, он должен двигаться вперед и вперед! — Он очень честолюбив, мадам! — О да, — сказала герцогиня. — Есть три вещи, мальчик, которые превращают человека в бога или дьявола, три вещи, дающие мужчинам орлиные крылья: честолюбие, религия и любовь! — Значит, у любви — орлиный полет, орлиные крылья? — Арман перевел взгляд на Рэв. Но ответила опять герцогиня: — Именно! И что за чепуха эти ваши воркующие голубки? Запомните: орел может быть прекрасен в небе, но вблизи он ужасен, свиреп и коварен! — А герб Наполеона Бонапарта — парящий орел, — улыбнулся Арман. — Так. Но в один прекрасный день у него устанут крылья. — И герцогиня тоненько засмеялась, словно радуясь собственному пророчеству. Рэв подошла к окну и посмотрела на озеро. — Вы забываете, мадам, что император вернул мне дом моих предков и удостоил своей дружбы. Вряд ли смех над ним можно назвать проявлением благодарности. Герцогиня улыбнулась ей и протянула руку. — Успокойся, детка, — сказала она. — Я просто болтушка. Я прожила достаточно долго, чтобы забыть о необходимости выбирать слова, как курица — по зернышку. До восьмидесяти пяти лет я говорила то, что приходило мне в голову, не оглядываясь на последствия, а теперь уж поздно меняться. Выпьете бокал мадеры, месье? — С удовольствием, — согласился Арман. Рэв вышла из комнаты, и Арман едва успел опередить ее, чтобы открыть перед нею двери. Их глаза встретились всего на мгновение… Герцогиня пристально наблюдала за гостем. Он вернулся к ней. — Морис де Сегюри, — задумчиво произнесла она. — Жаль, что я его не помню. Вы похожи на отца, мальчик? — Нет, я похож на maman, — честно ответил Арман. — Она, наверное, очень красивая женщина, — сказала герцогиня. — Была! — ответил Арман, и снова честно. Он ожидал дальнейших расспросов о своей семье, но герцогиня неожиданно спросила: — Вы восхищаетесь моей внучатой племянницей? — Ну, конечно, ваша светлость. Как можно не восхищаться такой пленительной красотой? — Она прелестна и не так проста, как кажется на вид. Ей пришлось прятаться, она страдала и испытала много страшного. Вероятно, вы наслышаны о ее приключениях? — Отчасти, — признался Арман. — Таких историй о детях из аристократических семей предостаточно. — Да, подобных историй немало, но, как часто бывает в жизни, интересует только одна конкретная история, связанная с тобой самим. Я была в Италии, когда разразилась революция, иначе я бы непременно поцеловалась с мадам Гильотиной, но я слышала, что моего племянника отвезли в Париж и казнили. Только через десять лет я, наконец, узнала о судьбе моей внучатой племянницы. Десять лет, месье! Это долгий срок! — Но она была в безопасности! — сказал Арман. Герцогиня кивнула: — Благодаря преданной служанке. Но кто знает, что ждет нас в будущем? У нее не было обеспеченной, упорядоченной жизни, как полагается в приличной семье. Иногда я тревожусь за нее; а порой, когда она бранит меня за импульсивность и откровенность, я думаю, что тревожиться мне не о чем. Голос герцогини опустился почти до шепота, а потом она вдруг встрепенулась: — Но зачем об этом знать красивому молодому человеку? Расскажите о себе, месье. Это самая интересная для человека тема. — Но я бы лучше поговорил о вас, мадам, — сказал Арман. — Я считаю свою жизнь невыносимо скучной, а вот ваша, наверное, очень увлекательна? Герцогиня смеялась. Вернулась Рэв с графином и бокалами на серебряном подносе. Арман и герцогиня выпили вина, Арман встал и откланялся. С Рэв он обменялся дежурными фразами, но многое прочел в ее глазах и прикосновении пальцев, когда поднес их к губам. Герцогиня напутствовала его шутками, поддразнивая насчет того, как весело он проведет время в Париже; и когда он ехал верхом по дорожке к воротам, он не был уверен, что проиграл, а что приобрел от своего дерзкого визита. Остальная часть дня тянулась страшно медленно, и Арман с нетерпением, которое было для него в новинку, следил за стрелками часов, пока не стемнело. Он рано пообедал и позволил себе очень долгую прогулку по деревне и по дорожке вдоль стены к пролому. В какой-то момент он поймал себя на том, что явно ускорил шаг. Он попытался посмеяться над собой, обвинил во всем французский воздух и французское вино, хорошо зная при этом, что ведет его не воздух и не вино, а собственное сердце, и ничего тут не поделаешь. Озерцо среди деревьев лежало такое же спокойное и серебристое, как и прошлым вечером. Только луна над храмом светила ярче, почти ослепительно, контрастируя с мистически темными тенями деревьев. Храм был пуст. Арман сел на ступеньки лестницы и приготовился ждать. Он старался проанализировать чувства и мысли, владевшие им последние двадцать четыре часа, но понял тщетность своих попыток. Вдруг он услышал за спиной какой-то шорох. Обернувшись, Арман увидел ее. Стоя между колоннами павильона, она возвышалась над ним. Он почему-то не ожидал, что она появится именно там, и некоторое время неподвижно сидел, глядя на нее. На ней было атласное вечернее платье, расшитое жемчугом, а волосы убраны в высокую прическу, схваченную лентой. Он встал и подошел к ней. Слова были не нужны. Арман молча протянул руки и прижал ее к себе. Рэв не сопротивлялась. Она не могла бороться с силой более мощной, чем правила этикета. Прижавшись к его плечу, она смотрела в его глаза, а ее губы подрагивали в ожидании. Арман поцеловал ее, словно лаская ребенка, нежно и мягко, потом сильно, страстно и требовательно, пока не почувствовал, что пламя, бушующее в его груди, горит и в ней. Они ощутили себя единым целым, неразделимым во веки веков. |