Онлайн книга «Десять стрел для одной»
– Слушай, а я все никак понять не могу… – задумчиво произнесла Митрофанова. – Почему отец вдруг обо мне вспомнил? Почему мне этот дом завещал? – Тебе ведь сказал нотариус: больше некому. Жена умерла. А дочка и так богатая. – Совсем не аргумент, – с сомнением отозвалась Надя. – Какая бы ни была богатая, а коттедж в ближнем Подмосковье никогда не помешает. – Ну… значит, чувство вины. Нагадил мужик, ребенка на стороне сделал, никогда не помогал – а на старости лет раскаялся. – Знаешь, Дима, мне гораздо дороже было бы, если б он просто позвонил. Или приехал. Захотел узнать, как и чем я живу. – Надь, некоторые люди этого банально не умеют, – посерьезнел Дима. – Им проще не отношения строить, а откупиться деньгами. В нашей газете, кстати, модная тема. Отдел семьи постоянно пишет. Папа не читает ребенку сказки – но покупает ему айфон. А потом злится, что дитятко его воспринимает как ходячий кошелек. – Ну да. В настоящую свою дочку, я так поняла, он хорошо деньги вкладывал. Нотариус рассказывал, все сбережения на нее потратил, когда ей в конце девяностых в голову взбрело в Америку ехать, мужа себе искать. А она – судя по тому, как все в доме организовано, – его и не навещала даже. – А когда ей? Замужняя дама. То на Лазурке, то на Бали, – усмехнулся Дима. – И дом бы этот она сразу продала. Вот, кстати, еще причина. Отец твой не хотел, чтоб родовое гнездо из семьи ушло. Понимал, что родной его доченьке сантименты по барабану, с глаз долой – из сердца вон, на вырученные деньги – очередную шубку с машинкой купит. А ты окажешься достойным хранителем фамильной собственности. – Полуянов! Ты дьявольски мудр. Они свернули с уже родной Березовой улицы, и сразу перед глазами замаячил Дворец черного короля. Надя вновь поразилась: – Ну и громадина! А безвкусный какой! – В девяностых годах считалось круто… – глаза Полуянова загорелись. – Пойдем, полазим? – Тебе сколько лет? Десять? – А что, вдруг клад найдем? – размечтался журналист. Наде совсем не улыбалось бродить, в элегантном плаще и с сумочкой, по каким-то развалинам. Тем более лестницы не имелось. Перед входом лежало с десяток бетонных плит, и забираться в строение следовало по железным ушкам, торчащим из их боков. Но Полуянов, взбудораженный, словно детсадовец, тараторил: – Надь, да это вообще элементарно! Давай я тебя подсажу. Пришлось лезть. Надя брезгливо отряхнула плащ от мокрой цементной пыли, аккуратно, чтобы никуда не вляпаться, вступила в заброшенный дом. Какой тут клад – банальная свалка! Гнилые матрасы, бутылки, рваные колготки (страшно подумать, что здесь происходило). На стенах уже не граффити – банальные гадости: «Ленка Кривошеева всем дает». «Хочу девчонку, телефон…» А Полуянов словно и не замечает всей этой мерзости. Носится по дому, восторженно комментирует: – Зал, метров двести квадратных, чума! А это ванная, Надь, ты только посмотри! Больше нашей гостиной! Вот это размах! Ее мало интересовали чужие (да к тому же несостоявшиеся) мечты. Подошла к окну. На широкий подоконник (весь в осколках кирпича) облокотиться не рискнула. Даже отсюда, всего-то с первого этажа, поселок казался жалкой, бедненькой деревенькой. А если из пентхауса смотреть – наверняка Гулливером в царстве лилипутов себя ощущаешь. И вдруг увидела: к дворцу бодрым шагом движется стайка подростков. Трое парней, две девицы. Одна еще ничего, в джинсах, а вторая вообще страх божий: красные колготки, мини-юбка, каблуки. В дачном поселке, в дождь! Причем фигурка куда плотнее, чем у Нади, ляжки из-под юбчонки – как у бройлерной курочки. Парни ржут, то и дело красавицу по попе оглаживают. В пакете звенят бутылки. – Дим! – Надя кинулась к Полуянову. – Сюда народ идет. Я боюсь. Тот подошел, выглянул в окно. Снисходительно произнес: – Ну, дети. Собрались на пикник. Чего бояться-то? Подростки первым делом закинули на бетонные плиты пакет. Потом полезли сами. Девица (которая в джинсах) вскарабкалась сама. Зато ту, что в мини-юбке, отталкивая друг друга, подсаживали под попу все трое. – Может, уйдем по-английски? – шепнула Надя. – Зачем? – удивился Полуянов. Взял ее за руку и вышел навстречу компании. Подростки увидели их, заржали. – Ой! Дядька с теткой! – ахнула девица в красных колготках. Один из парней хмыкнул: – Вы че, бичкомеры? Второй толкнул его в бок: – Глаза разуй! Чепушу негде просто. Сюда свою марамойку привел. Полуянов холодно взглянул на подростка. Коротко бросил: – Язык придержи. Надя сжалась. Молодняк очевидно нетрезвый, борзый. Сейчас как начнется! Но ничего не случилось. Парень – под Диминым взглядом – будто похудел. Забормотал миролюбиво: – Да че, мы ниче. Жалко, что ли? Места много, всем хватит. Девица в джинсах выступила вперед, прищурилась: – А это не вы – дяди Рыбакова дочка внебрачная? Та, которой он дом отписал? – Ну, я, – призналась Надя. – Везет кому-то… – девица в красных колготках завистливо взглянула на Надю, пробормотала: – И плащик у тебя класный. В «Наф-нафе», что ли, брала? – В «Максмаре», – сухо отозвалась Митрофанова. То, что на распродаже и в «стоке», уточнять не стала. – Ясен дел. Красивая жиза, – буркнула деваха. И резко отвернула от них – в глубь дворца. Парни – бычки за красной тряпкой – потащились за ней. Последней, понурив плечи, двинула девица в джинсах. А Надя – едва Полуянов помог ей спуститься на землю – спросила: – Дим! «Чепуш» – это я поняла, от слова «чепуха». А марамойка – кто такая? – Ну… это на их языке прекрасная дама, – смутился он. И подвел итог: – Не бери в голову. * * * Суббота пролетела незаметно, воскресенье еще быстрее. Едва успели прогуляться, потом навести в доме минимальный порядок – и вот уже прохлада, распеваются птицы, солнце деловито спускается к горизонту. – Пойдем на крыльце посидим, – предложил Дима. Вынес из дома, ловко разместил на крохотном пятачке два продавленных кресла, табуретку (в качестве стола). И даже Митрофановой маленькую скамеечку притащил: «Ноги поставишь». Пили чай с сушеной мятой – Надя нашла ее в отцовских запасах. Ели булочки из сельского магазина. Слушали лягушек и стрижей. Красный шар солнца неохотно скатывался все ниже. Дачники запирали дома и возвращались в Москву. Полуянов взглянул на часы, зевнул: – Надюх, может, не поедем сегодня? Мне завтра к двенадцати. |