Онлайн книга «Десять стрел для одной»
– Тш. Фуфофой аппрт фнит. Да. Понимать не просто. Но опыт у Нади был – глуховатые в ее Зал всемирной истории частенько захаживали. Сбавила тон, повторила: – Я вас слушаю. – Убство бдт снва. – Не поняла… – Рк дй. И потянулась к Надиной ладони. Рука сквозь рабицу не пролезала, и соседка скомандовала: – Плж. Митрофанова послушно положила ладошку на забор, и слепая (пальцы ее оказались неожиданно мягкими) начала, очень медленно, выводить на ее руке буквы. – У…Б…И…Й…С…Т…В…О, – повторила Надя. – Да, да, – закивала слепая. – Здс. Пслк. – Здесь? В поселке? – Да, да! Скр. Очн скр. – Скоро? – Да! – Откуда вы знаете? – Вж бдщ, – соседка, будто милость оказывала, царственно склонила голову. – Понятно, – озадаченно произнесла Митрофанова. – Вж бдщ чст, – упорствовала слепая. – Лд ездт. Врт. – А почему вы мне это говорите? – очень медленно и раздельно спросила Надя. – Опснст. Тб. Слепая резко повернулась и пошла к дому. И ловко как движется, не споткнулась ни разу! Когда поднималась на крыльцо, перил даже не коснулась. Надя озадаченно смотрела ей вслед. Что она за человек? Слепая – но уверенно ходит. И предсказывает Наде (без того перепуганной) еще большую опасность. Не обращать внимания? Или начать бояться еще сильнее? Митрофанова верила: что-то такое, паранормальное, в мире, безусловно, существует. Хотя Полуянов утверждал – по своей журналистской работе он сталкивался с десятками так называемых экстрасенсов. И все они откровенно мошенничали. А единственный человек, который что-то реально мог, капитан ВВС Кольцов, свои сверхъестественные способности тщательно скрывал [3]. Будем считать, слепоглухая врет? Ох, хорошо бы! Но как быть с тем парнем, что ее сфотографировал? С угрозой? С тем, что в их квартиру пытались влезть?! И хотя сейчас ей решительно никто не угрожал, калитка во двор заперта, солнце светит беспечно, Надя бегом кинулась в дом. Заперлась на замок и щеколду. И почувствовала себя слабой и абсолютно беззащитной. * * * Как Полуянов и предвидел, фонд «Три Д» встретил его запертой дверью. Охранник на входе (общий для многочисленных фирм и фирмочек) разоткровенничался: – Да они давно загнивали. Бухгалтерша ходила через раз. Директора я уже неделю не видел. Только секретарша сидела. А сегодня и она не пришла. Все предусмотрели. Разбежались, растворились. Иск вчинять некому. Дима не стал тратить время и возвращаться в редакцию. Сел в машину. Включил лэптоп. Вызвал по скайпу немецкую клинику, где Юра Горелов провел два последних дня своей жизни. Секретарша, на отличном английском, начала убеждать: информация абсолютно закрыта, клиника дорожит своей безупречной репутацией и хранит строгую конфиденциальность по поводу всех своих пациентов. Господин журналист должен сделать официальный запрос, и тогда… – Черт возьми! – рявкнул Полуянов. – Вас первых в мошенничестве обвинят. Дайте мне доктора Штраубе! Слово «мошенничество» на немцев действует магически. Встревоженный профессор Штраубе, директор клиники и практикующий онкохирург, взял трубку почти сразу. Дима слегка сгустил краски: – Фонд «Дарим детям добро» ликвидирован. В офисе обыск. Начальство в бегах. У вас с ними имеется официальный договор о сотрудничестве? – А вы… есть представитель власти? – дрожащим голосом вопросил профессор. Врать Полуянов не стал: – Я журналист. «Молодежные вести», самая известная в России газета. Мои материалы много раз ваша «Die Welt» перепечатывала. Дмитрий Полуянов. – Да. Я чего-то читал, – неуверенно сказал Штраубе. – Против фонда «Дарим детям добро» возбуждено уголовное дело. Сейчас проверяются все их контакты. Вы с ними работали. Это установлено и доказано. – О, майн гот! – Юра Горелов – ваш пациент? – Да. К моему глубокому сожалению, – посуровел профессор. – Вы сожалеете, что он умер? – Нет. То есть да, конечно, да. Простите. Английский язык мне не родной. Но еще больше я сожалею, что вообще согласился его принять. Мальчик на терминальной стадии. Плюс тяжелая дорога. Его смерть была предсказуема – как ни больно мне об этом говорить. – Сколько вам заплатили за его пребывание в клинике? – Но… это все конфиденциально. Без официального запроса я не могу! – Доктор Штраубе! Я знаю, что Юра лечился у вас. И знаком с его родителями. Глупо играть в молчанку. – Я не вправе сказать вам точной суммы. Но поверьте. Аванс мы взяли небольшой. И тот уже вернули. Вчера вечером. – Вернули? Кому? – Господину Котлову. Он попросил. Родственникам было нечем платить за репатриацию останков. – Как вы сказали? Котлов? – Да. Герр Питер Котлов. Директор фонда. – Доктор Штраубе, вы можете попытаться остановить перевод денег? – Я… боюсь, что нет. Я отдал ему их наличными. – Дьявол! – Но вы не волнуйтесь! Деньги он не похищал! Я знаю, что родственники мальчика уже оплатили доставку тела на родину! – Да. Эти деньги он не похищал, – проворчал Дима по-русски. И снова перешел на английский: – Юра Горелов – это ваш первый пациент от этого фонда? – Н-нет… не первый. Еще была девочка. А до нее, полгода назад, другая. Все они умерли почти сразу. И я как раз вчера – после кончины мальчика – говорил с герром Котловым. Предупреждал его, что больше не могу брать настолько безнадежных пациентов, – убитым голосом сказал немец. – Это вредит репутации моей клиники. – Мне нужна любая информация по этому человеку, – властно произнес Полуянов. – Его паспортные данные. Номера счетов. Но тут уж немец уперся: – Простите. Разглашать подобное не могу никак. Меня засудят. – Полиция все равно заставит, – пообещал Полуянов. – Когда будет официальный запрос, я подчинюсь, – замогильным голосом отозвался законопослушный европеец. Дима попробовал зайти с другого бока: – А фотографию Котлова можете прислать? |