Онлайн книга «Большая книга ужасов — 7»
|
Филька осторожно просунул голову и заглянул внутрь. Выщербленный дубовый паркет, межкомнатная дверь со следами зеленой краски, большая кирпичная печь, облицованная плиткой с мрачноватым орнаментом – таким же, как на чугунной ограде. Одна часть печки была вся в копоти. К запаху сырости и гари примешивалось еще что-то – неуловимое. Хитров ощутил охотничий азарт. – Слазим на разведку? – предложил он. – А нас ядром не шарахнет? Или обвалится чего-нибудь на голову. Брык – и нету меня, красивого, умного, – с опаской сказал Петька. – Мы услышим, когда мотор заработает. Бульдозер – это тебе не игрушечная машинка, затарахтит на весь квартал. А на голову и падать нечему – все, что могло, свалилось, – возразил ему Хитров и, ловко перепрыгнув через лист жести, оказался внутри. Понятие «внутри» стало теперь условным: целой оставались лишь одна стена и часть другой, примыкавшей. Все другие зияли огромными проломами, сквозь которые видны были желтые кленовые кроны. – Эй, а тут классно! Ванна какая-то чудная, печка... Иди посмотри, толстяк! – Что я, печки не видел? – нервно буркнул Мокренко. Он, хотя и вошел следом за приятелем, ощущал себя не в своей тарелке. Кладбищенский дом внушал толстяку необъяснимый ужас. Обогнув мелкую чугунную ванну, торчавшую посреди комнаты, Петька растерянно остановился, глядя в мутное стекло, чудом уцелевшее на половине снесенной стены. Петька считал себя привлекательным и потому редко проходил мимо зеркала, не заглянув в него. Вид собственной физиономии всегда действовал на него успокаивающе. Но это стекло было каким-то неправильным. Или неправильным было само отражение. Или... тут уже Мокренко совсем запутался. «Чего-то тут не то. Совсем даже не то. Как-то я малость не так выгляжу. И язык отчего-то высунут», – размышлял он, разглядывая себя. Как и у всех тугодумов, реакция у него была малость замедленная. Но... чем больше он смотрел себя, тем отчетливее становилась беспокоящая его мысль. Внезапно тонкая струйка пота, выбрав путь, побежала у него по позвоночнику, а правая коленка нервически запрыгала, выбивая чечетку. Петька увидел тонкую веревку, обвивавшую шею его отражения. Веревка шла от крюка, вбитого в потолок. Голова отражения была почему-то скошена набок, лицо искажено непонятной гримасой, и вообще создавалось впечатление, что... Заорав, Мокренко отскочил назад так стремительно, что едва не опрокинул Фильку в ванну. Хитров от неожиданности тоже завопил. – Ты чего? – спросил он. – Там... м-меня повесили! Веревка на шею и – брык! А язык – вот так! – выдохнул Петька. Филька заморгал, разглядывая перекошенную физиономию приятеля. – Кого повесили? – Меня... – Где? – Там, в зеркале! Нет, не смотри... не подходи к нему! Стой! – Отпусти мой рукав, толстый! – выразительно сказал Хитров и шагнул к зеркалу. Мокренко, зажмурившись, ждал. – Трещина! – услышал он Филькин голос. – Идет сверху по стеклу – ты и принял ее за веревку. – А язык? Язык почему был высунут? – быстро спросил Петька. – Это ты у него спроси, чего он высовывается. У тебя нервных болезней нету? – осведомился Хитров. – Нету. – Значит, не нашли еще. А чего коленка дергается? – Хочется ей дергаться – вот она и дергается! Пошли отсюда! – огрызнулся Петька. «Вот как бывает, не пообедаешь один раз – и сразу глюки», – подумал он и, сунув руку в сумку, нашарил гигантский трехслойный бутерброд. Первый слой был с колбасой, второй с ветчиной, третий с омлетом. Полный нокаут для любого чизбургера! Заботливая родительница знала, что приготовить, чтобы ее отпрыск сохранил хрупкое здоровье с завтрака до обеда. «Вот сейчас выйдем – подзакушу!» – подумал, облизываясь, Мокренко. Но Филька, этот упрямый взъерошенный воробей, наотрез отказался уходить. – Погоди, давай еще побродим! Ты только прикинь: мы последние, кто здесь ходит. Через час от этого дома ничего не останется. 4 В соседней комнате стояли три мраморных стола, а в углу – опрокинутый шкаф, вроде тех, в которых в больницах хранят инструменты. Фильке почему-то с первого взгляда не понравились эти столы, хотя они сразу увязались с той мелкой ванной из соседней комнаты. – Теперь понятно, почему говорили, что тут лежали утопленники, – сказал он сдавленным голосом. – Они тут и правда лежали – вот на этих столах. – П-почему? – заикнулся Мокренко. – Ты что, до сих пор не понял? Соображай сам – кладбище, дом за кладбищенской оградой, а тут под боком еще река... Смекаешь? Мокренко охнул. – Пошли отсюда! – завопил он. – Эй, погоди! Решив обогнуть печь, чтобы оказаться у двери раньше улепетывающего Мокренко, Хитров внезапно увидел нечто особенное. В печи со стороны окна был пролом – в том месте, где в кирпич врезалось ядро. Тонкая плитка осыпалась. Вездесущие солнечные лучи, проникавшие в дом сквозь обрушившуюся крышу, плясали на железных ступенях. Ступенях? Откуда им тут взяться? Пораженный Филька замер. Ступеньки под печью – что за бред? Куда они могут вести? Присев на корточки, Хитров вгляделся в пролом. Так и есть. Вниз шла узкая винтообразная лестница, конец которой терялся во мраке. – Петька, – крикнул он. – Да стой же ты! Тут секретный ход! Мокренко недоверчиво почесал нос, весьма смахивающий на половинку зрелого абрикоса. – Теперь уже у тебя глюки! – сказал он с облегчением. Но его радость была непродолжительна. До тех пор, пока он сам не заглянул в пролом. – Ход начинается прямо под печью. Если бы кладка не обрушилась, мы никогда бы его не обнаружили! Соображаешь, что это означает? Мы первые, кто узнал об этом ходе! Как здорово, что я догадался сюда залезть! – не слушая его, увлеченно рассуждал Филька. – Я не пойду, – замотал головой Мокренко. – Куда не пойдешь? – Туда. Я же знаю, что у тебя в голове, – заявил благоразумный Петька. Хотя Хитрову и не хотелось лезть в подвал одному, он с видимым безразличием передернул плечом. Филька знал, что у него есть аргумент, перед которым его приятель не устоит. – Я тебя и не уговариваю. Хочешь, торчи тут наверху. Только имей в виду: клад я с тобой делить не стану. – Какой клад? – быстро переспросил Мокренко. – Разве я сказал «клад»? – вскинул брови Филька. – Тебе послышалось. Ладно, ты оставайся, а я потопал. Мучительно соображая, Петька с подозрением уставился на друга. – Э нет, ты меня не проведешь! Я с тобой! |