Онлайн книга «Про Клаву Иванову (сборник)»
|
– Почему именно я? – Говорит, что ему нужен врач-мужчина. – Давайте его ко мне. – Савва Викентьевич! Да пусть в район едет или в Бийск. – Пришлите, пришлите, ничего. Она привела какого-то жалкого мальчишку в клетчатой куртке. Он смотрел на меня со смятением и отчаянной решимостью в глазах. Я догадался, в чем дело. Сопляк! Нина Сергеевна вышла. – Давно? – спросил я, следя за его суетливыми движениями. – Семь дней. – Он смотрел в окно и готов был распустить нюни. – Первый раз в жизни, честное слово, доктор… Чистый городской выговор и перепуганный вид. Ничего серьезного у него нет. Скорее всего, обычная инфекция. Надо его все же успокоить, он свое уже пережил. – Одевайтесь. Вам сколько лет? – Девятнадцать. – Надо быть серьезнее в ваши годы, юноша. – Буду теперь, доктор. Потом он заговорил о том, что ждет друга, который где-то в тайге спасает больного геолога. А то бы он сразу в Москву, и уже началась бы новая жизнь, без глупостей. Я слушал и не слушал этот лепет, думая о том, как наш брат, врач общего профиля, иногда крутится-вертится под напором всего. Ты тут и швец, и жнец, и в дуду игрец… – Можно еще один вопрос, доктор? – Парнишка успокоился и не знал, наверно, что половчее сказать перед уходом. – Мне говорили, что вы знаете иностранные языки. – Немного. – Что такое «гриль»? – Эго на каком языке? – Не знаю. – И я не знаю. Странный мальчишка! И очень уж смешно перепугался. Ничего, повзрослеет. Он ушел, неловко поклонившись. С чем только, действительно, не встретишься! Даже Нина Сергеевна, несмотря на ее мизерный стаж, успела у меня познакомиться с болезнями, весьма далекими от ее педиатрии. К сожалению, газеты и журналы, увлекаясь популярничеством, создают о наших медицинских делах довольно превратное впечатление. Пишут без конца об операциях на сердце, об опытах по пересадке органов, о применении кибернетических машин в диагностике, а что, например, выпускник вуза не способен удалить аппендикс, никого ровно не касается. Меня все это всегда раздражает. Зачем говорить о способах завязывания галстука с тем, у кого нет брюк? И хорошо бы еще одну мысль высказать с какой-нибудь высокой трибуны. Не потому ли мы, медики, так бедны, что числимся как бы в сфере обслуживания? А ведь мы фактически, ремонтируя самую большую ценность общества – людей, активно участвуем в производстве! И наверное, не за горами время, когда те же кибернетические методы и машины позволят с точностью определить наш реальный вклад в общее дело… Посещения не кончились. Сквозь дрему я услышал с улицы молодые громкие голоса. Иностранцы, что ли? Да, это они, те, что по-свински поступили на Беле. Минуточку, что такое? – Gis hotliaua tago ni ne plenumis tion… – La stranga nomo – Piottuh! Gi signifas ruse preskau «koko». – Finu babilegi! – Oni rapolas, ke li estas tre bona homo… [2] Вот оно в чем дело! Эсперантисты. И наши, кажется. А я думал, действительно иностранцы, туристы из княжества Лихтенштейн, как об этом кто-то сказал на Беле. Я не говорил на эсперанто с тех пор, как не стало моей Дашеньки. И хотя после ее смерти не встретил ни одного эсперантиста, эту публику, что сейчас болталась у больницы, не хотелось видеть – они подло вели себя на Беле. Для безъязыких иностранцев, возможно, такое поведение еще простительно, но эти-то все понимали! Тракторист, славный и глубокий парень, даже заплакал, когда те двое отказались подтащить больного к вертолету. Испугались дождя и горы «иностранцы из княжества Лихтенштейн»! Птичьи мозги и пустые души, вздумали замаскироваться с помощью этого искусственного языка… Быстро вошла Нина Сергеевна. В глазах у нее стояло любопытство и недоумение. – К вам просятся туристы, Савва Викентьевич. Они занимаются эсперанто… – Знаю. Что они? – Хотят за что-то извиниться перед вами, а в чем дело, не могу понять. – Пусть извиняются перед больным. – Они уже ходили к нему. – И что? – Он их встретил нехорошими словами. – Скажите пожалуйста! А вроде культурный человек… – Я вот тоже думаю, Савва Викентьевич. Так впустить их? – Ни в коем случае! Дайте-ка мне перо. Нина Сергеевна подала со стола авторучку и чистый рецептурный листок. Я написал: «Krom de la vero vi ekscias nenion de la mi. Adiau, gesinjoroj… Via „Koko“» [3]. – Передайте им, пожалуйста. И пришлите ко мне сестру Ириспе. Подряд два неприятных посещения. Это много. В груди давило все сильней, и голова стала тяжелой. Часы на стене громко тикают, надо бы их остановить. Да, вспомнилось! «Гриль» на эсперанто значит «сверчок». А почему это так тихо в поселке?.. Вечером Лайма пустила по трансляции негромкую музыку. У меня репродуктор был выключен, но клубный громкоговоритель доносил звуки сюда. Манерный женский голос пел что-то легкое, пустое, и оркестр заполнял паузы банальными ритмами. Потом неожиданно музыка оборвалась, снова стало необычайно тихо. Только ходики тикали. – Почему так тихо в поселке? – спросил я вошедшую Нину Сергеевну. – Сегодня воскресенье. Кроме того, улица перекрыта. Леспромхоз распорядился. Уже два дня на нижний склад машины идут в объезд. А радио наш больной попросил выключить. – Почему? – Он странный. Долго морщился, а потом говорит, что видит, как эта певица выламывается перед микрофоном, строит глазки на заграничный манер, но выходит по-деревенски. А ему, видите ли, тошно. Странный парень! – Ничего не странный, – возразил я, и Нина Сергеевна торопливо закивала головой. Сказать ей про главное? – Нина Сергеевна! – Да? – рассеянно отозвалась она. – Видите на книжной полке зеленые папки? – Вижу. – Там мои материалы по базедовой болезни. Сорок лет работы. Это я на всякий случай. – Успокойтесь, Савва Викентьевич! Все обойдется. Я еще вчера послала машину в район. – Дороги распустило… А зачем послали? – Вам надо снять электрокардиограмму и вообще… – Вы думаете, у меня инфаркт миокарда? – Да нет, что вы! – испугалась она, и мне стало ее жалко. – Что вы! |