
Онлайн книга «Дети Владимировской набережной (сборник)»
– Пусть так остаются, без еды, – сообщил Иванов Кужжееву. – В котелках на кухне-то все равно пусто, ноль. Народ разошелся по палаткам. Упали без сил по пять человек на одну сторону земляной постели, засыпая без чувств, и не заметили, как на скале снова грохнул аммонал. Взрыв был такой силы, даже подпрыгнула и сотрясла округу земля, заходила ходуном, в ушах все громыхало. Казалось, началось землетрясение, и слетела вниз громом каменная стена, разваливаясь на глыбы, вмиг завалила народ, лежащий в палатках, камнем метеоритом пробив им головы, народ так ничего толком и не понял, уснул и не проснулся от каменного удара, пробившего им головы. Погибла от каменного удара большая часть вновь прибывшего и встреченного с музыкой украинского этапа. Хоронили ночью, зарыв в лесу в братской могиле, сбросив туда и живых, и мертвых, зарыв их тела, засекретив так, что одному богу известно, где останки и в каком месте лежат. В эти часы семь начальников Беломорстоя фотографировались на память для истории: Френкель, Бирман, Афанасьев, с ними еще трое товарищей стояли, позируя в два ряда перед объективом фотокамеры. Едва успев сняться на фоне Повенецкой лестницы, к ним подбежал инженер из заключенных по фамилии Ажаев, и им сообщил: – Граждане начальники, случилась беда, рухнула каменная стена, и завалило многих заключенных. – Их мы уже ночью похоронили. Не доложил я потому, что не придал этому значения. – сказал Френкелю чекист Лебедев. В ответ громко слышал: – Ах ты, сукин сын! Весь прибывший с юга этап на смерть положил! Не слегли, не справились, а значит, не сумели! Кто будет комбинат стоить, землю бурлить? Где я возьму людей? – ругался на Лебедева Френкель. Лебедев на ругань отвечал. – Успокойтесь, Натан Аронович, со дня на день новые большие этапы прибудут, много новых людей привезем. Скоро наступил новый агитдень, на участке под открытым небом, под бой барабанов и гром оркестра, в полноте зрительного зала под открытым небом на деревянной длинной сцене, построившись людской пирамидой, с большим концертом, взмахивая руками, широко выступала агитбригада БЛАГа, агитируя, давая народу понять, что на строительстве жить и работать лучше, чем на свободе. И когда аллея алого рубина Возродится лето солнцем и теплом. Прыгну, как с трамплина, С цеха перековки – в мир рабочий, Счастье заслужив трудом! – читалось стихотворение концертом, написанное известными на всю стойку поэтами Сергеем Алымовым и Николаем Карюкиным. Сидел в первых рядах Вольдемар Кужжаев рядом с приколотым на военный китель орденом Боевого Красного знамени, с чекистом Афанасьевым – подтянутым, хорошо ухоженным, молодым, обаятельным, внушавшим доверие человеком. И думал, гордясь: «Вон с какими людьми по этой жизни стойку начинать пришлось». Серж Алымов, как высоко в гору пошел, достиг большой пирамиды. Прыгнул. * * * – Какой ты будущий защитник родины, если, Ваня, иди купаться! – кричала на весь дом мать. Он отвечал ей: – Позже, я занят. Готовлюсь к математике, к экзамену, – сообщил звавшей его на озеро матери Иван, держа в руках ручку, а на столе тетрадку, чернильницу. – Буду в техникум поступать, в учебнике так интересно, читаю учебник, не могу оторваться. – Ваня, иди купаться на озеро, через полчаса обедать будем, – нервничала мать, ругала сына. – Ты не хочешь сходить с товарищем поплавать, пока вода в озере теплая, – убеждала на озеро купаться, стыдила младшего сына мать. Ване становилось стыдно. – Хорошо, иду, – отложил в сторону ручку с чернильницей и тетрадкой Ванечка, встал с места, пошел, поднялся с насиженного им места и последовал на берег озера. Когда вышел на улицу, увидел Сашу. Поздоровался, сказал: – Привет, Саша, ты меня ждал? – Привет, – холодно ответил сделавший со стороны калитки Саша Лебедев, крепко пожал Ване руку. Саша спросил, сразу перейдя к делу: – Купаться идешь? – Ну что, поливать не надо вам?» – Не знаю. – Картошка у вас хорошая. Скоро расцветать начнет. Видите, клубника на грядке крупная вырастет, – услышали оба юноши разговор за околицей, калиткой тети Светы со старшим братом Ванечки, Игорем Николаевичем. – Мама Коли Савельева нам за рассадой собирать пришла, – сообщил Саше Ваня. – Зачем ей рассада? Середина лета на дворе, посадки на огородах завершились, окучивать пришла пора, – своевременно поправил Ивана Саша. Иван ничего не ответил, Саша повел за собой Ивана на озеро. Стоя на каменном берегу, Ваня Саше объяснил: – Я это знал, только тетя Света по огородным делам к маме моей приходит, лишний куст смородины на осень спрашивает. Подозрительного? – спросил Сашу Иван. – Может, она шпионка, контрреволюционный враждебный элемент? – задал башки на здоровую Саша. Ответом Иван не обротал с больной башки на здоровую Саша. Ваня на Сашин каприз не обратил внимания. Оставив одежду на берегу, Ваня и Саша в одежде, в семейных трусах зашли глубже пояса в озерную воду, каменное дно чувствовалась голыми ногами. Зашли, решительно погрузились в холодное озеро. Плыли вдоль направления зимнего берега. Первым заговорил Саша: – Я дальше тебя заплыл! – хвалился он. – А мы с тобой что, наперегонки? – спрашивал у Саши Иван. – Стометровку поплыли, – отзывался на Сашин вызов Ваня. Ребята продолжили плаванье. В первую минуту заплыва вода показалась холодной, но, поплавав минуту, оба почувствовали на себе ее ласку тепла. Плыть стало одно наслаждение. Они плыли молча и не беседовали с друг другом. Вода другом была озерная, теплая, дальше еще теплей, парное молоко, жалко кисельных берегов вдобавок нету. Вдали уносится в бездну с играющей волной озера одинокий парус. Догнать бы белый, как в стихотворении Лермонтова, одинокий парус. Доплыть до него, до него, да нет, не доплывешь. Минут двадцать в воде теплой барахтались. По выходу на берег Ваня довольный Саше говорил: – Саша, ты Николая Савельева не обижай больше, ничего про него плохого не говори. Договорились? – Хорошо, договорились, – обещал Ване Саша. Они оба оделись. В это время дома у Вани было нервно. Собралась за накрытым обеденным столом Ванина семья. Старший брат Игорь тогда злился: – Говорят, на Металлургическом заводе опять расценки урезают, а работают как при царском режиме на последние лошадиные силы. За человека не считают, на гроши жить заставляют. – А я-то тут причем? – возмущался вполне справедливо отец. Он шевелил ложку супа в тарелке. – Я весь выбиваюсь из сил, чтоб семью накормить, ко мне какие претензии? – Да к тебе никаких дел как к исполкому, но ты же коммунист, да пойди, разберись, узнай, в чем дело. Почему план увеличивают, расценки снижают? – заступался за рабочих Металлургического завода Игорь. |