Онлайн книга «Золотые времена»
|
А ребятишки из кишок наделали ужасно непристойные надутые колбаски и своих сестер по вечерам пугали, так что те потом ни пукнуть, ни пописать не могли и на уроках в школе сочинения писали на одну-единственную тему: «Целомудрие – бывает же такое!..» Им за это ставили колы, ремнем пороли, за волосы драли где придется, ну, и вообще… Меж тем всю мебель растащили, а когда не стало в доме ничего, то вспомнили, что есть еще нетронутый топчан, и мигом сволокли его во двор. Там человека по имени Хи, не церемонясь, сбросили под старый куст, как никому не нужный мусор, и убежали вместе с топчаном. Еще ругались по дороге… Темпераментные люди! Вот лежит человек по имени Хи, как никому не нужный мусор, и видит, что и впрямь – лежит он под большим кустом, в углу двора. И небо высоко над головою, и трава – пощупать можно, и солнце пригревает, и кузнечики поют… Короче, сказочная красота! И помереть теперь не грех. Радуется Хи – до слез – и то ли тихо шепчет, то ли стонет: – До чего же хорошо, когда на свете есть друзья! Ведь не оставили в последний час, пришли, исполнили желание мое… Какое благородство! Настоящие друзья. И отлетела душа человека по имени Хи – такая маленькая, чистенькая, благодарная – и прикорнула на ветвях. Под вечер куст зацвел – один бутон раскрылся, и цветок благоухал всю ночь, до самого утра, пока его не сорвала девчонка, торопившаяся в школу, чтобы написать там сочинение на тему: «Целомудрие – бывает же такое!..» Истинно, прекрасен наш союз!.. 3. «Как мимолетное виденье…» Жил человек по имени Цы. У него был брат – по имени Чикуша. Они были близнецы однояйцовые, хоть и совсем разноутробные. И сами постоянно страшно удивлялись, как это могло случиться. Оттого они друг друга ненавидели, причину видя в расхождении высоких жизненных соображений. С детства мордовались, вот какие братья. Их всем ставили в пример. Человек по имени Цы мечтал писать, как Гоголь. Его брат Чикуша писать вовсе не хотел, но, напротив, всё передавал изустно. Где-то он работал по секрету. И частенько: на кого из сочиняющих посмотрит – тот и пропадет. Таких, как брат Чикуша, иногда в народе называют – «экстрасенсы». Этот был не экстрасенс – бери повыше. Человек по имени Цы своего брата Чикушу только «сволочью» и звал. А тот, надо признать, по-родственному и без предрассудков – откликался. Был воспитан хорошо. Всю уборную обклеил сплошь портретами Морозова Павлуши – давнего героя своих детских снов, когда и энурез, и онанизм – в нечаянную радость… Так они и жили. Чрезвычайно интересно. Вот раз прознал Чикуша, что человек по имени Цы вознамерился писать, как Гоголь, и говорит: – Ты что? Ты враг народный? Всякие сатиры? – Нет, – отвечает важно Цы, – я людям уши и глаза на правду буду открывать. Уселся, значит, за обеденный стол и на листе бумаги написал: «Я помню…» И задумался, бедняга. Мыслей много, да ведь какую за какой поставить?! Страшная проблема. Чикуша увидал, что накорябал Цы, и испугался. – Эй, – кричит, – ты так не начинай! Ведь коли каждый – вспоминать начнет… – А я не каждый. Я – как Гоголь, – возражает Цы. – Я по-большому. Чтобы на века осталось. Только вот не знаю, как продолжить. Десять раз «Я помню» написал, и – стоп машина: дальше что-то жуткое выходит. Гоголю такое и не снилось. Ну, не выдержал Чикуша этой пытки и, где надо, устно изложил. Мол, брат он мне, но сущий враг. И взяли темной ночью человека по имени Цы со всеми потрохами. И судили – как врага, который постоянно хочет вспомнить самый вред. А ничего пока не пишет, оттого что этот вред по капле собирает – тайно и в укромных уголках. Вот судили, значит, Цы, но обошлись по-доброму: приговорили руки отрубить. Чтоб лишнего к «Я помню» сдуру не писал. Чтоб был ему урок. А человек по имени Цы, ну, такой простодушный, ничегошеньки не понял. Решил, что это – в наказание за всех облапанных им баб. – Эх, надо б тебе пенсию отхлопотать, – заботится Чикуша. – Куда же ты теперь, калечный?!. – А зачем? – не понимает Цы. – На гонорары буду жить. Как Гоголь. Взял – и научился он писать ногами. Очень даже ловко на машинке начал стукать – всеми пальцами, как пианист, вслепую, а пятками каретку двигал и интервалы отбивал. Так наловчился вскоре, что печатать мог, и не снимаючи носков. Вот только после этого воняло… Но человек по имени Цы искусство свое никому не показывал, а к тому, что носочки смердят, был приучен с розового детства. Ног никогда не мыл. Считал, что Гоголь – тоже так… Ну, не вытерпел Чикуша этой пытки и, где надо, снова устно изложил. Мол, брат он мне, калека, но ведь сущий враг. К тому же и садист. И взяли, как водится, человека по имени Цы со всеми потрохами – с машинкой, с носками и с листком бумаги, на котором было отпечатано: «Я помню…». А дальше, по обыкновенью – ничего. Всё, бедолага, размышлял… Был снова суд и так решил: Цы надо ноги отрубить. А то ведь черт-те что, глядишь, припомнит! Вот стал человек по имени Цы жить теперь без рук и без ног. Хорошо ему стало: конечности не мешают, катайся себе, куда захочешь. Как Гоголь в тарантасе. Только вот до Рима вряд ли выйдет. Визу не дадут. – Бедный ты мой братик, – говорит ему Чикуша огорченно. – Как же я теперь с тобой намаюсь! Ты ж теперь сам и покакать не мастак – держать придется на руках, чтоб в унитаз не провалился. А человек по имени Цы, ну, такой простодушный, ничегошеньки опять не понял. – Ничего, – говорит, – это даже хорошо. Трудней с писаньем – лаконичней стиль! И приноровился он в зубах держать фломастер и им безжалостно царапать по бумаге. Написал-таки в конце концов: «Я помню…». И задумался, как прежде. Мыслей даже еще больше, а проблема та же: совладай-ка с ними, изловчись!.. Вот смотрит Чикуша на это издевательство – и на глазах звереет. |