Онлайн книга «Василий Темный»
– Беда, Анастасьюшка, и коли нам, всему боярству в стороне оставаться, так долго Твери не подняться. А нам бы до весны отстроиться. Пока о камне позабыть придется. Княгиня вздохнула: – Да уж о каком камне, нам бы бревен к теплу свезти. * * * В ночь пожара не погорел оружничий. Не добрался огонь до Гаври. Миловал Бог и тех, кто жил неподалеку от кремницких ворот. Боярин Семен, бороду почесывая, утром промолвил: – Вишь, Антонидушка, кабы ветру до нас повернуться, погорели бы. И Гаври усадьба стоит. Счастлив парень! Гавря на пожаре со всеми ночь провел, от огня отбивались. О собственных хоромах и не задумывался. А когда унялось пламя и стих ветер, едва на подворье свое добрался. Сел у ворот на землю, глаза прикрыл. И так горько стало на душе. Вспомнил погорельцев мастеровых, головешки дымящиеся. Подумал, вот так и Москву отстраивали, когда она выгорела. И сказал сам себе Гавря: – Нет, рано ты топор отложил, Гавря, надобно люду тверскому помогать отстраиваться. И всплыли вдруг в памяти слова, недавно слышанные от боярина Семена, когда воротились они с дворецким из Казани. Боярин Семен тогда Алене говорил, похваливая Гаврю: – Под счастливой звездой родилась ты, в доброго боярина обратится Гавря. Усмехнулся оружничий: – Видать, рано ты, боярин Семен, меня хвалил, вотчинника во мне узрел, а вот плотника, мастеровых дел умельца, проглядел. Подошла стряпуха. Оружничий поднялся. – Приготовь воды, Степанида, усталь смыть. Седни и за топор примусь. Тверь ставить надобно. * * * Еще темень, а по всей Твери уже стучали топоры. Предрассветное утро начиналось стройкой. Вязали срубы, ставили стропила. Из города, на еще не совсем подвяленные травы хозяйки выгоняли скот, и на лугах, в тумане, коровы и козы звенели колокольчиками. Вышел великий князь на Красное крыльцо, осмотрелся. Высоко вознесся храм каменный, по городу уже стояли церковки малые, часовенки бревенчатые, ребрами красовались. Храмы Божьи люд в первые дни после пожара поставил. Без них православной Руси не бывать. Борис начинал день с обхода строящегося города. На Торжке приостановился, осмотрел лавки и лабазы, на них уже торговый люд собирался. К князю старый мастер, бригадир Макар, направился: – Здрави будь, княже. – И ты, дед Макар, здравствуй. Макар, хоть и года немалые прожил, а выглядел отменно. Телом крепок, белоголов, зоркие глаза из-под седых кустистых бровей на князя по-молодому поглядывают. Когда дед Макар бригаду строителей в Тверь привел, сказал князю: – Нам, княже, перво-наперво торжище поставить. Торгом Тверь красна. И срубили торговые ряды, а вскоре за избы и хоромы принялись. Срубы вязали, стропила ставили. Стучат топоры на посадах, дымят кузницы и гончарные печи. Рядом со строящимися избами и домишками тверичи отрыли землянки, все ж в тепле и сухо. Великий князь доволен. Ежели так пойдет, Тверь к будущему лету встанет, оправится от пожара. На Думе говорил князь Борис: – Потрясем, бояре думные, мошной, люду торговому поклонимся, возродим Тверь. Князя боярин Черед поддержал: – Да уж как не понять тя, князь Борис Александрович, беда у нас едина. А нам бы, бояре, с крестьян дань поуменынить. По разумению брать. Разошлись бояре с Думы, а Борис дворецкому сказал: – Ты, боярин Семен, поди слышал сказанное Чередом, за данью отправишься, не выгребай все из закромов крестьянских. Да тут у нас хозяйство разумно веди, чтоб до новины хватило. – Да уж и так радею. * * * На посаде, где ставили избы мастеровым, в кузнечном ряду Борис увидел оружничего. Скинув рубаху, хоть уже холодно было, Гавря затесывал бревна. Заметив князя, отложил топор. Сказал довольно: – Гляди-ко, князь, как Тверь поднимается! – Да уж вижу. Сам о том подумал. К лету отстроимся. – Коли так поднажмем, может, и до тепла поставим. – Вижу, Гавря, не зря ты за топор взялся. Не токмо для Москвы постарался, и на Тверь силы не жалеешь. Эвон, как хоромы поднимаешь. – Боль наша сердечная. Как погляжу на погорельцев, деревню свою вспоминаю. Борис на Гаврю по-доброму поглядел. Вспомнилось ему, как Гавря мальцом в Тверь пришел, как наказал дворецкому, чтоб доглядывал за мальчишкой. Спросил: – Поди, дома, на усадьбе только ночуешь? – И то не всегда. Случается, при кострах доводится строить. – Алена-то как, поди, сердится? Гавря помрачнел: – Алене в тепле понять ли замерзающего? Она дочь боярская и сама боярыня. Князь только хмыкнул: – Ну, ну. А великая княгиня как-то вспоминала, чего это Гавря во дворце не появляется. И уже уходить намериваясь, добавил: – Работай, не стану мешать. Однако не забывай ты, Гавря, не только мастеровой, но и оружничий княжий. * * * Невеста, сысканная оружничему, вроде и жена ноне Гавре, и не жена. Он и тела ее вдосталь не отведал, так и не понял, кому такой брак понадобился? Да он и не мог ответ дать, зачем сам согласился? Как-то, закончив ставить боярские хоромы, сели Гавря с дедом Макаром передохнуть. Разговорились. Гавря возьми и расскажи деду свою судьбу. – Не горюй, Гавря, дай время, все перемелется. Стерпится – слюбится. Ничего не ответил оружничий, только и подумал, сколько же на то лет понадобится, когда эта любовь загорится, сколь ждать ее. А Алена расцвела, раздалась в теле, в маков цвет обратилась. Смотрит на нее Гавря, а видит Нюшку. К зиме призвал князь Борис оружничего, сказал: – Все, Гавря, помахал ты топором, не одну избу поставил, пора и к иному делу. В дальнюю дорогу пошлю тя, в Новгород Великий. Хочу ответ их слышать, с кем им по пути. Есть Тверь, есть Москва, а может, им с Литвой сподручней? Да поедешь ты, Гавря, на перекладных, от яма к яму. В Торжке поклонишься посаднику, узнаешь, каков привоз ноне ожидается, какие гости наехали. Борис с кресла поднялся, по палате прошелся, потом сызнова заговорил: – Да и мыслится мне, Гавря, передохнуть те от жизни твоей несусветной надобно. Оглянуться пора и разобраться, в чем правда твоя, а где и кривда судьбу твою ломает. * * * Не спится Борису, намедни рассказали ему, как князь московский Василий на Думе призывал жить с Тверью в согласии. Но воистину ли слова его? О том и думалось Борису все это время. Тихо, неподвижно лежит жена, великая княгиня тверская Анастасия. Борис шепчет: |