Онлайн книга «Василий Темный»
* * * Поздней осенью вернулась из Углича семья московского князя Василия, а ближе к зиме привезли из Чухломы и вдовствующую великую княгиню-мать Софью Витовтовну. Сдала она, осунулась. В соборы ходила редко, все больше в домовой церкви молилась. Но однажды вернулась из Успенского собора недовольная и прямо направилась в большую палату, где в то время Василий боярина Мирослава слушал. Завидев Софью Витовтовну, боярин поднялся, намереваясь покинуть палату. Княгиня промолвила: – Да ты, Мирослав, продолжай, и я послушаю. – Мы, матушка, уже обо всем переговорили. – Вот и ладно, тогда и отправляйся к себе. – И в пустые глазницы сына уставилась. – Я к те, Василий, по такому случаю заявилась. Слушала я седни митрополита нашего. Не нравится он мне, хитрые речи ведет. В детские годы бывала я в костеле, ксендза видела, так этот митрополит ксендза мне напомнил. Василий покорно голову склонил: – И мне, мать, новый владыка не по душе, однако патриархом к нам послан. А то, что он к унии клонится, мне известно. Сказывают, Собор Вселенский готовится, так ежели Исидор отправится на него, не волен держать. Однако накажу, чтоб к униатам не приставал. – Накажи, сыне, накажи, пусть православную сторону держит. Поднялась и, не сводя глаз с глазниц сына, спросила: – Когда Марью Борисовну, невесту Ивану, внуку моему, ждать из Твери? – К Рождеству. Софья Витовтовна довольно улыбнулась: – Бог ей в подмогу на великом княжении московском. * * * Наконец патриарх царьградский Иосиф и император византийский Иоанн согласились на проведение Вселенского Собора. Турки уже вплотную обложили царственный город Константинополь. Оставалась одна надежда, ждать помощи христианской Европы. И император, и патриарх ждали слова папы Римского. Двадцать два митрополита и епископа, почти семьсот духовных и светских лиц отправились на Собор. На нем предстояло решить вопрос объединения двух христианских церквей, православной и католической. Русь должен был представлять митрополит Исидор и православная делегация. Нехотя отпускал ее великий князь московский Василий, а когда настал день отъезда, призвал он к себе Исидора, сказал строго: – Владыка, ты православную Русь на Соборе представляешь и помни, чтоб с верой предков наших в Москву воротился. Мы иного не хотим и не примем латинства. С теми словами и отправилась российская миссия. Уезжая, не ведали, как император Иоанн VIII Палеолог убеждал патриарха царьградского Иосифа: – Турки – это гнев Господен, и спасти нас может только объединение военной силы империи с Западной Европой. Седой как лунь патриарх кивнул горестно: – Но протянут ли нам руку король французов и император Священной Римской империи? – Если мы обратимся в папе Римскому. Патриарх долго молчал. Наконец произнес: – Латинянин потребует от нас слишком дорогую плату. – Я знаю и готов к ней. Разве слияние восточной церкви с Западом не стоит того, чтобы сохранить Византию? – Мне трудно решиться на это, – вздохнул Иосиф, – но если это поможет спасти христианство от мусульман, я разделяю твой взгляд и буду твоим пособником… В Риме торжествовали, наконец-то византийский император и патриарх царьградский смирили гордыню. Папа Евгений IV сказал кардиналам: – Теперь или никогда. И если мы не подчиним сегодня восточную церковь, то когда же? Принимайтесь готовить Собор и помните: слияние двух церквей, греческой и латинской, должно быть под властью папы Римского, ибо он наместник Бога на земле… Когда русская делегация уезжала на Собор и ее напутствовал великий князь московский Василий, Исидор ему ответил: – Великий князь, греческая церковь и латинская веры одной, христианской, а споры о догматах – на то и Собор, чтобы к единению прийти. А паче быть ему Вселенским… Отъехала православная делегация в Италию. В Древнем Юрьеве, какой немцы в Дерпт переименовали, остановку сделали. Посетили храм. Здесь Исидор удивил православных священников, сначала он приложился к латинскому кресту и только потом к святым православным образам. Епископ тверской Вассиан прошептал: – Крыж латинский выше святых образов признал. Не прочен, не прочен в православии Исидор, как бы не склонился к католикам… Так и случилось. Вели Собор от православной церкви митрополит Марк Эфесский, местоблюститель патриарха Антиохского, и митрополит российский Исидор… Долгие споры. Продолжились они, когда Собор перенес свою работу и во Флоренцию, где рассматривалось латинское учение об исхождении Святого Духа от Отца и Сына. Слушали эти споры епископы тверской Вассиан и суздальский Иона, а однажды, не сговариваясь, сказали друг другу: – Бежим из италийской земли, пока нас самих в латинян не обратили… В трудностях и лишениях пробирались они на родину, а когда дома, в Москве, оказались, явились к великому князю Василию и поведали ему, как латиняне требовали от православных изменить своей вере… * * * Зима выдалась морозная, снежная. К Покрову накатались дороги, торг зимний наладился. Из деревень все больше живность гонят, туши мясные везут, сено возами. А швецы товар свой выставляют. Торг в Твери зимой в самый разгар. И все больше свои, иноземные гости в редкость. Княжна Марья с помолвки расцвела, похорошела. Старая боярыня Агриппина, дородная, в теле, приглядывавшая за Марьей, все хлопотала, приговаривала: – В невестах те, голубушка, долго не хаживать. Повезут тебя в жены великому князю московскому. Видела я того княжича суженого, и красив он, и статен. Нарожаешь ему детей и будешь счастлива… От таких слов Марье становилось себя жалко. Иногда она плакала, обмывая долю девичью слезами, и удивлялась, почем мать ее не жалеет, на дочь поглядывала властно. А однажды заявила: – Ты, Марья, в Москву уедешь, однако помни, где твоя родина. Тверская ты, тверская. И нет этой земли краше. Княжна бродила по окрестным местам, любовалась лесами, Волгой и Тверицей, бревенчатым Кремником, собором каменным, рублеными церквями, хоромами и избами. И гадала, кака-то она, Москва, где не только соборы, но и палаты многие из камня и даже Кремль каменный. Все это ей непривычно, как и чувствовать себя великой княгиней московской Марией Борисовной… Пройдется княжна по дворцовым палатам на женской половине, посидит на лавке, задумается: незаметно миновало детство и юность, вроде и не было этого. А ведь было, было. Ласку отца больше чувствовала, чем матери. На доброе слово скупа она, княгиня Анастасия. Власть княжескую превыше всего чтит и Тверь над всеми городами превозносит. Отец к матери прислушивается, и то, что он, князь Борис, согласился посватать дочь, Марьюшка понимала, неспроста это. |