Онлайн книга «Кровная месть»
Майкл посмотрел на Кейти. Ни единой царапинки, вот только все тело изогнуто под каким-то немыслимым углом, а голова безжизненно повисла. – Я до сих пор не могу вспомнить, как все случилось, – сказал Теренс Гоуэл. Майкл смотрел на пациента, но словно бы не воспринимал его, вновь проигрывая в голове страшную сцену. Эти мучительные воспоминания. Чувство вины. Никола приехала к нему в больницу. Он объявил, что прекращает с ней всякие отношения, прямо там, еще находясь на больничной койке. Тогда Майклу казалось, что его жизнь кончена. Десять месяцев спустя он узнал, что Никола вышла замуж за хирурга-офтальмолога и уехала в Сидней. Он посмотрел на фотографию Кейти на своем столе, потом на доктора Гоуэла, понимая, что тот ждет его ответа. – Вы вините себя в случившемся? – спросил он. – Мне упорно твердят, что это произошло не по моей вине. – Томас сел на диван еще глубже. Он видел, что удар попал в цель. У доктора Теннента был расстроенный вид. Их взгляды снова встретились, и Томас опустил глаза, опасаясь переусердствовать и все испортить. Майкл изо всех сил пытался держать себя в руках, выкинуть ту катастрофу из головы. И все же… на прошлой неделе Гоуэл тоже говорил об автокатастрофе. Потом, во вторник, он завел речь о птицах-шалашниках и о том, как жить, если потерял любимого. Это было необъяснимо. Совершенно необъяснимо. Казалось, этот человек знаком с его биографией. – Расскажите мне более подробно о вашей жене, – попросил Майкл. Лучи утреннего солнца проникали теперь внутрь через окно. Левая сторона его пациента оставалась в тени, а правая, наоборот, была ярко освещена. От этого Теренс Гоуэл казался каким-то сюрреалистическим персонажем. Он с почти гипнотическим спокойствием проговорил: – После смерти жены я купил двух белых птиц, голубя и голубку. Они очень любили друг друга. Я, бывало, сидел, наблюдал за птицами и страшно им завидовал. Голубки все время целовались и так трогательно ворковали. – Он помолчал, потом продолжил: – Вы когда-нибудь завидовали чужому счастью с такой силой, что у вас возникало желание его разрушить, доктор Теннент? – Вам хотелось уничтожить этих голубей? – Я вытащил одну птицу из клетки и поместил ее в темный подвал. А потом долгие дни сидел и смотрел, как вторая чахнет в одиночестве. Голубь перестал есть, прошло какое-то время – и он уже не звал свою пару. Его перья посерели, стали грязными. Он совсем зачах. «Ну прямо как я. Я тоже чахну без Аманды», – подумал Майкл. А вслух спросил: – А второй голубь в подвале? – Я так там его и оставил. – Умирать? – Представьте, каким-то непостижимым образом птица продолжала жить. В конце концов мне пришлось ее убить. Его лицо выглядело совершенно бесстрастным. У Майкла сложилось впечатление, что его пациент получает от рассказа удовольствие. Это заинтересовало психиатра, ему захотелось копнуть поглубже. – Расскажите мне, что вы ощущали, глядя на голубя в клетке. Вы чувствовали себя сильным? – Я всегда чувствую себя сильным, доктор Теннент. – Вы уверены, что всегда? А может, вы просто ощущаете себя сильным в данный момент, когда вспоминаете об этом? В первый раз Майкл отметил изменения в языке тела Гоуэла: он устремил взгляд в пол, напрягся, стараясь взять себя в руки. Защитная реакция. – Прошлое… оно… – Гоуэл замолчал. – Что прошлое? – спросил Майкл. – Вы знаете собственное прошлое, доктор Теннент? Вообще хоть кому-нибудь известно его собственное прошлое? «Оригинальный вопрос». – Так скажите мне, – гнул врач свое, – что еще вы чувствовали, глядя на голубя в клетке? – Я его презирал. – Почему? – За его слабость, глупость, беспомощность. За то, что он позволил себе опуститься, перестал есть. Он не проявил ни малейшей силы характера, доктор Теннент. – А кого вы заперли в подвале – самца или самку? – Самку. «Уж не запер ли этот человек в подвале Аманду?» Мысль эта была абсурдна, однако Гоуэл смотрел на него триумфально, как победитель. Вот только что за победу он одержал? Майкл, исполненный решимости не упускать инициативу в разговоре, воспользовался единственным оружием, какое было в его распоряжении. Мягким голосом он произнес: – Я бы хотел узнать кое-что из вашего прошлого, Теренс. Расскажите мне о своих родителях. Его тактика моментально возымела действие. Гоуэл стал похож на испуганного ребенка. – Не уверен, что мне хочется о них говорить. – Ваша мать жива? Гоуэла трясло. Глаза у него закрылись. Несколько раз он открывал рот, чтобы заговорить, но не произносил ни звука. – Знаете… – пробормотал он наконец и замолчал. – Что? – подбодрил его Майкл. Гоуэл нервно провел руками по волосам. – Я… я не думаю… – Он снова замолчал. Майкл позволил молчанию затянуться на какое-то время, а потом сказал: – Вы говорите, что презирали ту птицу. Вам не кажется, что, возможно, вы при этом презирали и какую-то часть самого себя? Вы не испытывали ощущения, что оказались в ловушке? – Вы не улавливаете… – Пациент резко замолчал, сжав кулаки. – Сути? – продолжил Майкл. Гоуэл сердито покачал головой: – Вы не могли бы немного помолчать, а то я совсем запутался! Вы мне только мешаете, вместо того чтобы помогать, ясно? Майкл подумал, что Гоуэл пребывает в гораздо худшем душевном состоянии, чем он подозревал. Этот человек на грани нервного срыва. Да что же такое случилось с его родителями, если он даже говорить об этом не может? Он дал пациенту время взять себя в руки. И тот через некоторое время продолжил: – Давайте вернемся к голубю в клетке. Вы можете себе представить, что чувствует человек, который любил, а потом потерял любимого, доктор Теннент? – Вам казалось, что, мучая голубей, вы каким-то образом компенсируете потерю жены? Что после ее смерти никто уже не имеет права быть счастливым? Мне интересно, как вы увязываете это с тезисом Аруна Ганди о правах без ответственности? – Майкл вскинул брови, глядя на Гоуэла. – Вы сильнее птицы, вы можете творить с ней что угодно, но вот как насчет чувств голубя, запертого в подвале? – В противорадиационном убежище, – поправил его Гоуэл. Майкл подался вперед: – В противорадиационном убежище? Томас почувствовал, что покраснел. Он не собирался этого говорить – как-то само вырвалось. |