Онлайн книга «Черные кувшинки»
«Учительница говорила! Против учительницы она ничего не скажет! А она ничего и не говорит. Чистит себе репу как ни в чем не бывало…» Фанетта выпрямилась и добавила: — Джеймс ска… Все говорят, что я могу его выиграть. Что у меня хорошие шансы. Если я буду много работать. — И какой же там выигрыш? «Спорим, сейчас у нее репа из рук упадет?» — Учеба в школе живописи в Нью-Йорке… — Что-о? «Нож вонзился репе в самое сердце. Смертельный удар». — Фанетта, что за глупости? — …или в Токио, или в Санкт-Петербурге, или в Канберре. Я больше чем уверена, что она даже не знает, где это все находится. Но на всякий случай пугается. — И еще там дают кучу долларов! «Тяжкий вздох. И мама „казнит“ еще одну репу». — Если ваша учительница морочит вам голову такими глупостями, я схожу и с ней поговорю. «Ну, сходи. Мне-то что? Я все равно буду участвовать в конкурсе». — И с этим твоим Джеймсом тоже поговорю. Мать Фанетты решительным жестом перебросила очищенные овощи в раковину. Морковь и репа плюхнулись в воду, забрызгав ее синий халат. Мать наклонилась и поставила на стол сумку с картошкой. «Ну вот, даже не требует, чтобы я ей помогала. Плохой знак. Потом она произносит слова, которых я не понимаю, и мне приходится просить, чтобы она их повторила погромче». — Фанетта, ты что, хочешь меня бросить? «Ну началось! В голове у меня что-то взрывается. С виду это незаметно, но я чувствую, как там что-то взрывается. Честное слово! Мама, я буду мыть посуду! Буду накрывать на стол! Протирать его мокрой тряпкой. Я вытру пыль по всему дому. И пол подмету. Я буду делать все, что должна делать хорошая дочка, и не стану ныть и жаловаться. Все-все! Если только мне дадут рисовать. Разве я много прошу? Просто не мешайте мне рисовать. Это что, чересчур? Мама все так же смотрит на меня недоверчивым взглядом. Ей не угодишь. Если я ничего не делаю, она ворчит. Если делаю слишком много, пугается. Наверное, не надо было упоминать Нью-Йорк. Да и другие города тоже. Тем более вот так сразу. Когда я ей объяснила, где это — в Японии, в России, в Австралии, — она прямо окаменела». — Мам, да это всего на три недели. Ну что такое три недели? Пролетят, и не заметишь. «Она посмотрела на меня, как на сумасшедшую». «Пока мы ели, она молчала. Молчала и потом. Я поняла, что она думает. Еще один плохой знак. Ни разу не было, чтобы она долго думала, а потом сказала мне что-нибудь хорошее». Мать Фанетты встала. Девочка развешивала на веревке кухонные полотенца — хорошенько расправив, закрепляла прищепками, а не бросила, как обычно, влажным комом. — Я все решила, — строгим голосом сказала мать Фанетты. — Я не желаю больше слышать ни про какой конкурс. Про американского художника тоже. Все, с меня хватит. Я поговорю с твоей учительницей. «Я промолчала. Даже не заплакала. Но почувствовала, как внутри меня поднимается злость. Я знаю, почему мама так говорит. Она мне тысячу раз объясняла. Я выучила эту старую песню наизусть. Эту арию неудачницы. „Доченька, я не хочу, чтобы ты сломала себе жизнь, как я. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, я тоже верила во всякие сказки. Я мечтала, что буду счастливой. Я тоже была хорошенькой, и мужчины сулили мне златые горы. А теперь посмотри, как мы живем. Посмотри на дыру в кровле и на плесневелые от сырости стены; принюхайся к мерзкому запаху затхлости; вспомни, какой холод у нас стоит зимой. Посмотри на мои руки — на мои бедные руки. Когда-то они были изящными, и мне говорили, что у меня пальцы, как у феи. Когда мне, Фанетта, было столько лет, сколько тебе сейчас, я верила, что у меня пальцы, как у феи. А теперь фея моет чужие сортиры. Не позволяй обвести себя вокруг пальца, Фанетта. И я им не позволю. Не верь никому. Верь только мне. Только мне, и больше никому. Ни Джеймсу, ни учительнице. Никому“. Хорошо, мама. Я согласна. Я тебя послушаю — но только если ты скажешь мне всю правду. Всю. Включая вещи, о которых мы никогда не говорим. О которых говорить нельзя. Ты мне, я — тебе». Фанетта взяла губку и принялась вытирать грифельную доску, на которой мать записывала, какие овощи нужно купить. Подождала, пока доска высохнет, и взяла кусочек мела. Она знала, что мать наблюдает за ней. Фанетта начала писать красивым круглым почерком. Учительским почерком. «Кто мой отец?» И — строчкой ниже: «Кто он?» Она слышала, как мать плачет. «Почему он ушел? Почему мы не ушли вместе с ним?» Внизу доски осталось немного свободного места. Скрипел мел. «Кто? Кто? Кто? Кто?» Фанетта перевернула лицевой стороной свою картину с ведьминой мельницей, поставила ее на стул и, ни слова не говоря, поднялась в свою комнату. Она слышала, как внизу плачет мать. Как всегда. «Слезы, мама, это не ответ». Фанетта знала, что завтра ни одна из них не заговорит о том, что случилось вечером. Мать просто вытрет доску. Настала ночь. «Наверное, сейчас около полуночи. Мама давно спит. Ей рано вставать. Порой, когда я встаю, она уже успевает вернуться с работы. Окно моей комнаты выходит на Водонапорную улицу. Улица идет под наклон, и даже со второго этажа земля видна чуть ли не в метре от меня. Если захочу, я могу выпрыгнуть из окна. По вечерам я часто разговариваю из своей комнаты с Винсентом. Винсент гуляет допоздна. Его родителям на это наплевать. А вот Поля вечером из дома не выпускают». Фанетта плакала. «Винсент стоит на улице и смотрит на меня. Просто так. Лучше бы на его месте был Поль. Поль меня понимает. Поль умеет со мной разговаривать. А Винсент только слушает. Он только и умеет что слушать. Я рассказала ему про отца. Известно мне немного. Мама забеременела совсем молодой. Иногда мне кажется, что я дочь какого-то американского художника, от которого мне достался в наследство талант, и что мама позировала ему обнаженной. Мама была красивой, очень красивой, у нас в альбоме есть ее фотографии. Есть и мои, на которых я совсем маленькая. Но ни одной фотографии отца». Винсент внимательно слушал. Фанетта свесила из окна руку, и он ее крепко пожал. «Я продолжала рассказывать. Наверное, мама и отец влюбились друг в друга — как говорят в таких случаях, потеряли голову от любви. Они оба были очень красивые. А потом отец ушел, и мама не сумела его удержать. Может, она не знала, что ждет ребенка? А может, она даже не знала, как фамилия отца? Или любила его слишком сильно, чтобы удерживать? Может, мой отец был хорошим человеком, и если бы узнал о моем существовании, то остался бы и воспитывал меня, но мама любила его слишком сильно и ничего ему не сказала, чтобы не сажать его в клетку? |