Онлайн книга «На рубежах южных (сборник)»
«Что, выкусил! – думал он, испытывая сейчас странное благоволение к бунтовщикам. – Это тебе не безоружные мужики! Это – казаки-черноморцы». Вновь загрохотала артиллерия. Ядра падали в казачьем лагере, визжала картечь. Наконец полковник махнул рукой: – Прекратить! И к повстанцам опять поскакал поручик. В ожидании его возвращения Михайлов нетерпеливо выстукивал ножнами шашки по коляске. Поручик скоро вернулся с ответом. – Просят дать подумать! – Обождем! Как вы, не против? – повернулся полковник к Котляревскому. Тот пожал плечами. Заложив руки за спину, Михайлов несколько раз прошелся около коляски, нетерпеливо поглядывая на казачий лагерь. Наконец из лагеря вышло два казака с пикой, на конце которой болталась белая тряпка. – Поручик, прикажите всем бунтовщикам выйти из-за возов и построиться! Не прошло и часа, как черноморцы выстроились близ берега Кубани. Они стояли хмурые и подавленные, окруженные со всех сторон солдатами и донцами. Прямо им в лица смотрели жерла пушек. Подкатила коляска. Полковник поднялся, оглядел ряды черноморцев. – Продали нас! – донесся до Михайлова голос из рядов. – Наших послов, мабуть, тоже уже повязали! По строю прокатилась волна возмущения. – Прекратить разговоры! – резким фальцетом выкрикнул полковник. К нему подбежали штабс-капитан и два прапорщика. – Каждого десятого! – лицо Михайлова покрылось красными пятнами. Капитан и прапорщик двинулись вдоль ряда. – Первый… второй… третий… пятый… восьмой… десятый… Выходи! Тот, на кого указывал капитан, выходил из строя. Наконец штабс-капитан и прапорщики закончили обход. Полковник отдал команду, и три роты оцепили две сотни казаков, выведенных из строя. – Черноморцы! – Михайлов вытер потное лицо платком. – Эти двести бунтовщиков мы возьмем как заложников. Вам же немедленно разойтись по куреням. Прежние куренные атаманы с сегодняшнего дня вновь приступают к своим обязанностям. Вам надлежит их слушать, как отцов своих! Ваш наказной атаман генерал Котляревский поставлен над вами его императорским величеством государем императором Павлом Первым. Возмущение и беспорядки, вами учиненные, вызвали гнев его, государя нашего, и он велел наказать вас достойно! Ваши зачинщики тоже арестованы и будут осуждены! – полковник умолк. – Сбрехали! Продали! – загудели черноморцы. – Молчать! – гневно заорал Михайлов. – Увести их! – Он махнул перчаткой в сторону арестованных заложников. Черноморцы задвигались, готовые броситься на выручку товарищей, но солдаты по команде вскинули ружья, а канониры подняли горящие фитили. И казаки поняли: все кончено, сопротивление бесполезно. До начала следствия закованных в кандалы казачьих посланцев посадили на Петербургскую гарнизонную гауптвахту. Низкая камера с сырыми стенами и одним оконцем, затянутым глухой, из толстых прутьев, решеткой, была полутемной и сумрачной. У стен нары, на нарах казачьи свитки. В углу кувшин с водой… – Вот она, царская милость, – бросил Дикун. Он вспомнил, как все случилось. Когда казаки подъехали к петербургской заставе, их уже ждало человек пятьдесят конных драгун. С ними был и адъютант Пузыревского. Казаков окружили и, разоружив, препроводили на гауптвахту. – Леонтий как знал! Напрасно его не послухали! – сокрушался Осип. – Больше всего обидно, что сманул нас, света белого лишил, эта жаба-полковник… – Да где ж оно видно, что черт черту око выколол, – равнодушно сказал Собакарь. Он лежал на нарах, укрывшись свитками. От сырости и голода его второй день била лихорадка. – И что теперь будет? – уныло спросил один из казаков, сидевший в углу. – Царская ласка, – не падая духом, ответил Половой. – Тебе ж ее обещали… – Требовать надо, чтоб нас выслушали, если не царь, так хоть кто-нибудь из министров, – проговорил казак, стоявший рядом с Дикуном, и сейчас же, подойдя к двери, забарабанил кулаками. В дверной глазок заглянули. Вслед за этим дверь распахнулась. В камеру вошел жандармский офицер с черными пушистыми усами, золотым шнуром через плечо и шашкой на боку. – Чего стучишь? – сердито спросил он. Усы у него зло встопорщились, а зеленые навыкате глаза немигающе, по-птичьи, уперлись в казака. – Хотим, чтоб царь нас выслушал! – казак шагнул к жандарму, звякнули кандалы. Тот раскатисто захохотал. – К царю, к царю он захотел! Да знаешь ли ты, смутьян, что вас ждет? – При этих словах он провел вокруг шеи и указал на потолок. – Станет ли с вами, бунтовщиками, государь говорить. Как же, ждите! И выйдя из камеры, он с силой захлопнул дверь. Слышно было, как лязгнул замок и, постепенно замирая, затихли шаги в коридоре. – Добрый, добрый у нас ливентарь [6], – покачивая головой, вымолвил Половой вслед. – Чем не пан! И фигура пышная, и голос бас, што у нашего протоиерея Порохни. – Эх, Леонтий, – вздохнул Дикун. – Не поверил я тебе… А, выходит, ты лучше моего царскую милость знал. Казаки понуро уселись на нары. Только Осип Шмалько, напрягая могучие мускулы, с проклятиями пытался разорвать кандалы. – Эх, теперь коли б довелось вернуться к своим, то не то что полковник, а сам царь бы не обманул меня, – проговорил Дикун. – Век живи, век учись, – спокойно сказал Собакарь. – Только не доведется нам вернуться, не затем нас такими цацками наградили. Он звякнул кандалами. В окошко виден был только край блекло-голубого неба. Вечерело. Слышно стало, как, топая башмаками по булыжникам, прошел караул. Он остановился у ворот, затем разводящий принял рапорт, и солдаты затопали дальше. – Да, тут не убежишь, – вздохнул Шмалько. – Светлица у нас крепкая, охрана надежная, кайданы железные. – А може, еще разберутся? Може, нас занапрасно повязали? Оклеветал нас полковник тот перед царем! – с надеждой проговорил один из казаков. – Только о тебе там и думают, – повернулся к нему Половой. – Как наши там? Знают ли, что с нами? – задумчиво проговорил Осип. – Откуда им знать! – А может, и их уже повязали! – Не всех, – уверенно возразил Ефим. И, вздохнув, принялся мечтать: – А што, як мы вот тут сидим, а там Леонтий собрал войско, да такое, якого еще ни у кого не було. И перед тем войском никакая сила, никакая черная хмара не устоит. И с тем войском идет Леонтий на Петербурх. Царь бежит, солдаты его бегут, а Леонтий приходит в Петербурх и нас вызволяет… |