Я попросила принести мне завтрак на подносе, чтобы отнести его в номер. Миссис Фредерик выполнила мою просьбу с явной неохотой. Не забыв положить газету с крупным, бросающимся в глаза заголовком:
«Нацисты в Канаде! В Сен-Лоране обнаружены немецкие подводные лодки!»
Когда я поднялась в номер, Курт по-прежнему сидел за рабочим столом. Он одним глотком выпил кофе, но от тостов отказался. Я стала расхаживать по номеру, думая, чем бы себя занять. Вязать не хотелось, а читать в таком полумраке – и подавно. Курта мое безостановочное кружение раздражало. Он снял очки и принялся их протирать. Его глаза покраснели от бессонницы.
– Пойдем полюбуемся морем. Ты напоминаешь мне зверя в клетке. Глядя на тебя, я никак не могу сосредоточиться.
Я уже била копытом от нетерпения у двери, сжимая в руке корзину, но он, перед тем как выйти, неторопливо сложил бумаги в чемодан и запер его на ключ. Наша чертова хозяйка могла узреть в них шифровку.
Мы бесшумно спустились на первый этаж. Из конторки доносился извечный патриотический мотив: «We must be vigilant»
[58]. Каждый раз, когда мы проходили по коридору, миссис Фредерик неизменно делала радио громче.
По приезде в Принстон выяснится, что ключ от искомого чемодана куда-то потерялся, Курт не преминет написать славной миссис Фредерик письмо и обвинить даму в том, что она его украла. Какие очаровательные воспоминания о себе мы, должно быть, ей оставили!
Мы направились по Паркер Пойнт-роуд, узкой дорожке, идущей вдоль побережья. Сквозь сосновый лес проглядывал величественный залив Блю Бей Хилл, помеченный точками островов. Затем свернули на тропинку и зашагали к премилой бухте, обнаруженной нами во время одной из предыдущих прогулок. Я бросила на камни подбитое моль-тоном покрывало. Курт всегда ценил комфорт в мелочах.
– Долго здесь оставаться нельзя. Слишком сыро.
– Курт, мы же на берегу моря! В городе ты постоянно жалуешься на вонь, издаваемую приборами отопления.
Он неохотно сел.
– Сегодня мы можем поужинать где-нибудь в городе. Мне так хочется попробовать их суп из морских петушков.
В ритме волн на воде покачивались мачты трех кораблей, бросивших якорь неподалеку от берега. В воздухе, черпая крылами пену, гонялись друг за другом чайки. Я увидела, как вдали на каменистый островок взобралось какое-то грузное животное. Солнечные лучи согревали плечи. Я вдыхала полной грудью, ослепленная этим величественным покоем. Война отсюда казалась далекой-далекой.
– Я готова до конца жизни любоваться этим зрелищем.
– Ты не умеешь плавать, Адель. Надо бы тебе научиться.
Воздух был теплый, но Курт, несмотря на это, кутался в пальто.
– Видишь ту невероятную синеву на горизонте? В том месте, где море сливается с небом?
Край его шляпы чуть приподнялся – самую малость.
– Да ты даже туда не смотришь! О чем ты думаешь, глядя на океан?
– Любуюсь полем волнового взаимодействия. Его сложность меня буквально очаровывает.
– Вот печаль! Тебе следовало бы отмыть разум этой красотой.
– Математика – вот истинная красота
[59].
Сухой тон Курта несколько портил приятную атмосферу момента.
– Что тебя до такой степени мучает? Ты больше не говоришь со мной о работе.
Если бы сарказм не отскакивал от него, как от брони, я могла бы добавить: «Ты вообще давно со мной ни о чем не говоришь». Я взяла его за руку – холодную и напряженную.
– Я задался вопросом существования бесконечности.
Он выпустил мою руку, сделал несколько шагов, встал у кромки воды и стал вглядываться в море. Носок его ботинка лизнула небольшая волна. Курт скривился и отошел назад.
– Когда ты смотришь на океан, тебя охватывает ощущение бесконечности. С другой стороны, ты не можешь эту бесконечность измерить, точнее объять.
– Это примерно то же самое, что пытаться вычерпать чайной ложкой море!
– Упомянутые чайные ложки, следуя твоему выражению, мы создали для определения бесконечности, но как проверить, не являются ли эти математические инструменты чисто умозрительными построениями?
– Но ведь бесконечность существовала и до того, как человек изобрел такую дисциплину, как математика!
– Мы изобрели математику? Может, все-таки открыли?
– Ты же сам говорил, что явление, каким бы оно ни было, существует лишь в том случае, если в языке есть слова для его описания?
– Данный вопрос слишком обширен для твоей маленькой головки.
Я изобразила на груди, в области сердца, горизонтальную восьмерку.
– Бесконечность, занимающая меня в данный момент, касается теории множеств. Это совсем другое.
– Какая нелепая мысль! Бесконечность она и есть бесконечность, и больше нее в мире ничего быть не может.
– Но бесконечность может быть больше, а может быть и меньше.
Курт аккуратно выложил в ряд три камешка, которые до этого подобрал на отмели:
– Это множество. Или, если тебе так больше нравится, кучка. Неважно, из чего она состоит, из камешков, из конфет, главное – рассматривать их в виде составных элементов.
Я встала, всем своим видом демонстрируя послушание и внимание. Усилия на педагогическом поприще Курт прилагал чрезвычайно редко.
– Я могу их сосчитать. Один, два, три. Таким образом, мы имеем множество, состоящее из трех элементов. Я могу разделить его на несколько подмножеств. Сложить белый камешек с серым; белый с черным; черный с серым; взять только белый; только серый; только черный; взять все три вместе и не взять ни одного. В целом получается восемь вариантов. Число подмножеств всегда превышает количество элементов, из которых это множество состоит.
– Пока мне все понятно.
– Если бы продолжительность твоей жизни составляла несколько столетий, ты смогла бы пересчитать на этой отмели все до единого камешки. И теоретически, если бы жила вечно, установила бы их точное количество… Но сколько бы их ни оказалось, всегда найдется число, превышающее это количество.
– Всегда найдется число, превышающее это количество.
Я покатала эти слова во рту, у них был какой-то особенный привкус.
– Даже если бы ты умела считать до бесконечности, всегда можно достичь бесконечности большей по сравнению с той, с которой ты столкнулась. И число подмножеств бесконечного множества всегда превышает количество элементов, из которых это бесконечное множество состоит. Точно так же, как количество возможных вариантов сочетаний этих трех камешков превышает три.
