Онлайн книга «Проклятая»
Марина до крови закусила нижнюю губу, огнем горели запястья там, где врезались в ее нежную кожу ремни — но все это не могло хоть как-то отвлечь от той боли, что пылала в самом ее сердце, там, где корчилась в агонии сущность. Девушке казалось, что каждая капелька ее крови нагревается и закипает, взрывая тонкие сосуды и капилляры, вываривая ее органы в собственном соку. Слезы уже давно рекой лились из глаз… а боль все нарастала, хотя, казалось бы, куда больше… Ее первый всхлип и жалобный вскрик — и плотину словно прорвало… как ни старалась, она больше не могла сдерживать крики и вопли. Тело свело очередной судорогой адской боли, и сирена закричала, срывая голос, ничего не замечая, забыв обо всем на свете, кроме этой нечеловеческой муки. Ее больше не было. И вокруг ничего не было: ни этого зала, ни священника, что продолжал читать священные древние свитки (чтоб ему вечно гореть в аду), ни некроманта, который тоже хрипел и дергался на своем каменном ложе. Весь этот мир — ложь, все кругом — мрак. Есть только этот огонь, в котором она заживо сгорала… и девушка мечтала только об одном — умереть как можно быстрее. Ведь смерть — это избавление. Последний раз завизжала сущность внутри ее — и сгорела, пеплом осыпавшись на израненное сердце. Как же завидовала ей Марина, ей тоже хотелось ярко вспыхнуть и навеки успокоиться. Но потом все разом схлынуло, пришли пустота и одиночество. Обряд завершился. Бывшая ведьма пришла в себя через три дня в одной из маленьких келий храма, лежа на деревянной узенькой кровати в белоснежном рубище и четко осознавая, что теперь ее жизнь изменена навеки. Рядом на соседней кровати спал Толя — бледный, осунувшийся, с черными страшными кругами под глазами и жесткой щетиной на впалых щеках. Но самое главное, что живой. И у них теперь была одна жизнь на двоих. Мама всегда говорила, что, несмотря ни на что, прошла бы через этот обряд снова, потому что результат того стоил — это их счастливая, пусть и неправильная по канонам всего остального мира семья и та любовь, что они подарили друг другу и нам, своим детям. …Не знаю, что ждало меня дальше. Но теперь я как никогда понимала их и то решение, что они приняли двадцать четыре года назад. Ради любви, действительно, стоит умереть. — Тань, — вырвал меня из воспоминаний голос Лизы, — ты еще не передумала? — Ты это о чем? Достала из холодильника багет, большой ломоть ветчины и кусок сыра, немного подумав, вытащила следом помидоры и зелень — будет у меня большой и красивый бутерброд. Я даже не подозревала, как сильно хочу есть, желудок нещадно сводило от голода. Собственно, чего я ожидала, учитывая, сколько калорий сожгла сегодня… и вчера. Черт, да у меня же от одного только запаха слюнки потекли! — Ты действительно поговоришь с Саидом? Никогда еще простой, наскоро сделанный завтрак не казался мне таким невероятно вкусным. Я с трудом сдержалась, чтобы не запихнуть бутерброд целиком в рот. Разговаривать в данный момент не могла, поэтому ограничилась легким кивком. — А если он не согласится? Вот что ей неймётся? Насладиться шедевром спокойно не дает. — Лиз, а почему ты его кандидатуру не хочешь рассмотреть чисто гипотетически? Нет, я свое слово сдержу. Если он тебе до такой степени неприятен, то без проблем — инициировать он тебя точно не будет… Но вот скажи мне честно, он тебе действительно так противен? — Он просто невыносим! — моментально вспыхнула сестра. Голубые глаза ярко-ярко сияли на ее бледном личике. Интересно, есть какая-то разница между «невыносим» и «противен»? Но высказывать это у меня не было времени и желания, поэтому отделалась стандартной фразой: — Саид — хищник, а ты — его жертва. — Я не хочу быть жертвой! Хм… кажется, я своими словами сделала только хуже. Юношеский максимализм во всем своем великолепии! Неужели и я была такой же когда-то? Вот и как теперь все исправить и объяснить ей, что в каком-то смысле каждый мужчина (и не важно, кто он — оборотень, колдун или просто самый обычный человек) является хищником и охотником, а мы, женщины — жертвы. Иной раз приятно, когда тебя находит и загоняет в угол этакий брутальный образец истинного тестостерона. Это так будоражит кровь и делает чувства острее и ярче. — Ты только не нервничай, — откусив и прожевав очередной кусок, ответила я. — Не хочешь, неволить не буду. — Но… — Я сама с ним поговорю. А в голове билась мысль: «Неизвестно, правда, чем это закончится, но поговорю. Не покусает же он меня, в конце концов. Хотя щит себе надо сделать. Так, на всякий случай». — А мне он понравился, — вмешался Денис, который до этого молча вертел кружку с остывшим чаем. — Чем же? — сразу ощетинилась Лизка. Была бы дикобразом — иголки бы выпустила. — Ты его всего два раза видел. Или тебе так понравился его лимузин? — Лимузин не его, — подала я голос. Мелочь сразу повернулась ко мне, умерив свой воинственный пыл. Ну вот и ладушки. — Он взял его напрокат… А что вы так на меня смотрите? Зачем ему собственный лимузин в Москве? Гораздо практичнее нанять, что Саид и сделал. Денис кивнул и ответил на вопрос Лизы: — Саид производит впечатление сильного колдуна, который точно сможет защитить то, что ему принадлежит. — Вот именно! А я не хочу расставаться со своей свободой. Я — ведьма, а не вещь. — Будь на его месте Соколов, ты бы по-другому запела, — вспыхнул братишка. А Лизка еще гуще покраснела (уши вон совсем малиновыми стали) и опустила глаза, ища трещины на столешнице, даже пальцем что-то поковыряла от переизбытка чувств. Боялась встретиться со мной взглядом? Думала, я устрою истерику и велю выбросить из головы все мысли о белобрысом фениксе? В ответ я просто пожала плечами. Дима был прав. Пора отпустить ее на волю и позволить сестренке самой принимать решения. Пусть набивает ссадины и получает синяки. Падает и поднимается. Это ее жизнь, а я могу лишь помочь обработать раны, если они появятся (хотелось бы, конечно, чтобы у нее все было хорошо). — С ним тоже мне разговаривать? — С кем? — резко подняла голову сестра, а в глазах теплилась робкая надежда. Такая отчаянная, такая искренняя, что я не знала, что ей сказать. Но понимала совершенно четко — влюбилась. Теперь я в этом точно была уверена, Лизка влюбилась в феникса. — С Димой, — прочистив горло, ответила ей. — Я… я не знаю… Я почти физически почувствовала ее страх… липкий, скользкий. Он шел из самого девичьего сердца — она так боялась услышать отказ. — Я поговорю. |