Онлайн книга «Соло на раскаленной сцене»
— Как это случилось, Стасик? — спросила Рита, придя в себя от потрясения. — Когда? — Рак. У мамы. А папа умер на работе, прямо во время репетиции. Все произошло в один год… В тот, когда я поступил в консерваторию: мама — в сентябре, папа — в марте. — Но почему ты не написал, не позвонил? — Да я вообще не думал, что ты меня помнишь. — Как ты мог так думать? — Но что бы ты сделала, даже если бы знала? — пожал плечами Стас. Они немного помолчали над остывающим кофе. Подошел официант поинтересоваться, не желают ли гости еще чего-нибудь. — У вас есть коньяк? — спросила Рита. — Армянский или французский? — Армянский хороший? — «Арадис». — Официант и бровью не повел. — Семилетней и двадцатиоднолетней выдержки. Какой предпочитаете? — Давайте семилетней! — Бутылку или бокалы? — Боюсь, бутылку мы не одолеем. Пусть будет два бокала. — Сию минуту. — Давай, что ли, за помин души твоих родителей? — сказала Рита, поднимая пузатый бокал. — Пусть земля им… Она махнула сразу половину, Стас же едва пригубил и поставил бокал на стол. — Значит, ты остался в Волгограде совсем один? — спросила она. — Без поддержки? — А я и не остался. Что мне там было делать? — А консерватория? — Перевелся в Москву. Я всегда хотел учиться в московской консерватории, но как было оставлять маму с папой одних? Они бы не возражали, но сама понимаешь… Так что диплом я получил в столице. — А потом, значит, вернулся домой? — Надоела Москва. Там такой бешеный ритм, что дышать не успеваешь. — Некоторым нравится. — Но не мне. Я устроился в отцовский театр, стал работать по специальности, писал музыку к спектаклям. А потом Мирский меня выцарапал в Питер. — Погоди, но как так получилось? Разве вы были знакомы? — В том-то и дело, что нет. Смешно получилось, честное слово!.. Ой, долго рассказывать. — А я не тороплюсь. Рита не лгала: ей и в самом деле некуда было спешить с тех пор, как они с Игорем разъехались. — Ну тогда что ж… У нас в МГК, на вокальном отделении, был препод один, Пургин Роман Анатольевич, который обожал неаполитанскую песню — просто сам не свой был. Он все приговаривал, что никто нынче не в состоянии написать ничего, хотя бы отдаленно напоминающего Сальваторе ди Джакомо, Либеро Бовио или Эрнесто Муроло. И так он всех этим достал, что я решил его слегка надуть: накропал несколько песенок в стиле Джованни Гаэта, и они «случайно» попали на стол Пургина. Он перерыл весь Интернет в поисках «неизвестных» произведений! — Так ты что, подписал ноты чужим именем?! — Ну да, — пожал плечами Стас. — А иначе неинтересно! — И что дальше? — Естественно, Пургин ничего не нашел. Мне лично было интересно, определит ли он, что Гаэта не имел отношения к моим сочинениям. — Но он не определил? — предположила Рита. — Не-а. Страшно сокрушался, ведь он мнил себя знатоком его творчества! — Ты признался? — Пришлось. Я думал, он меня убьет за обман, но — нет, просто покричал чуток… А потом, уже по возвращении в Волгоград, мне вдруг звонит Борис Мирский и спрашивает, действительно ли я написал те песни и могу ли еще что-нибудь сотворить в том же духе. — А ты? — Сказал, что могу, само собой. Black’n’White начинали с обычного музыкального набора — классических поп-песен Пресли и Синатры, легких оперных произведений и известных неаполитанских песен, но Мирский понимал, что, если группа хочет по-настоящему «раскрутиться», ей требуется собственный репертуар, поэтому мои «гаэтские» песенки пришлись кстати. Когда я ездил на стажировку в Милан, завел знакомство с парнем по имени Сальваторе, пишущим неплохие стихи. — На итальянском? — Разумеется, он же итальянец! Я связался с ним по Интернету, и за пару ночей мы привязали мою музыку к его словам. Потом Борис попросил написать что-нибудь по-русски и сам предложил поэта-песенника — Светлова, ты должна его знать. — Конечно, кто ж его не знает! — Ну вот, и понеслась душа в рай… — Но ты не сказал, как оказался в составе группы, — заметила Рита. — Ох, это вообще… Мы с Сальваторе сляпали очередной «шедевр», я отправил его Мирскому, и группа его опробовала. Потом Борис звонит и говорит, что Марк не справляется с теноровой партией — говорит, что это никто не споет. Я сказал, что даже я спою. — И спел? — Спел, прямо по телефону… А потом Мирский приехал за мной. — Как же он тебя уломал? — Сказал, что Саблин обиделся и ушел, и теперь, значит, мне придется занять его место, раз уж я стал причиной этой «трагедии». — Погоди, — уточнила Рита, — он, то есть, имел в виду, что ты написал слишком хорошую и сложную музыку, а потому ты и виноват и должен разгрести его проблемы с Саблиным? — Ну да, что-то в этом роде. — Круто! — выдохнула она и влила в себя остатки коньяка. — Но я согласился с условием, что они будут искать другого солиста, — добавил Стас. — Не мое это все… Неожиданно он запнулся и посмотрел куда-то за спину Риты. Она обернулась и увидела молоденькую девчонку. Незнакомка отделилась от группки «золотой молодежи», сидевшей за столиком в глубине зала — оттуда то и дело доносились взрывы хохота и приглушенный визг. Ресторан дорогой, и обычным студентам здешнее меню не по карману — то есть ребятки из «сливок общества», как определила Рита, едва они со Стасом вошли. Она намеренно попросила официанта найти им местечко подальше от «молодежей», что он и сделал. И вот одна из их компании почему-то решила подойти. — Вы ведь Маргарита Синявская? — пробормотала она, переминаясь с ноги на ногу. — Д-да, — с подозрением подтвердила Рита, недоумевая, что могло от нее понадобиться девчонке. А, ясно: Байрамов! — Можно ваш автограф? Рита посмотрела на Стаса, но тот едва заметно качнул головой, указывая взглядом на руку девушки, в которой была зажата салфетка: она протягивала ее Рите, а не ему. — Мой?! — изумленно переспросила она. — Вы жена Игоря Байрамова, верно? — уточнила юная незнакомка. — Верно, но я не могу дать автограф от его имени… — Его автограф у меня уже есть, я хочу ваш. Вы ведь частный детектив? Та самая, которая расследовала дело Алины Каюровой, а до этого — Андрея Кожухова, рок-певца? Вы — мой кумир! Я учусь на юридическом и хочу… ну вот как вы. Так можно автограф? |