Книга Призраки балета, страница 16 – Яна Темиз

– Да, они о своем, я даже не все поняла, – быстро соврала Лиза и покраснела.

– Все она поняла. Просто Ринат, – мадам перешла на турецкий и даже указала пальцем, чтобы было понятно, кого она имеет в виду, – не хочет признаваться, что однажды поссорился с мужем Пелин.

– Хорошо. Поссорился, было дело. Только не я с ним, а он со мной, это во-первых. И было это давно, во-вторых. Муж у нее псих ненормальный, так и скажи, Лиз! Набросился на меня, чтобы я, мол, ее не лапал! Это же балет, господи, понимать надо! Где она такого подцепила-то? Как будто больше не с кем! Все равно она бы с ним долго не выдержала, это же ясно. Он, кстати, не со мной одним отношения выяснял.

– То есть муж госпожи Пелин ревновал жену и устраивал скандалы? – на всякий случай уточнил Кемаль, выслушав выданную ему версию. Судя по предшествующему переводу накалу страстей, ему сообщили только то, что уже нельзя было скрыть.

– Ревновал и устраивал, – удовлетворенно подтвердила Нина. – И он за ней следил по-тихому, с кем она, куда… вот его никто и не видел.

Разумно, мысленно согласился Кемаль, и похоже на правду.

Значит, все опять ведет к этому Волкану, ничего не поделаешь. Если он следил за женой, а она вышла не одна, то он мог последовать за ними, а в итоге устроить сцену, которая закончилась трагически.

Что ж, еще несколько вопросов, и можно отпускать этих шумных сердитых русских и заняться соотечественниками.

– А госпожу Пелин любили в труппе? У нее были друзья?

– Да кто кого любит в нашей труппе?! – скривилась в очередной усмешке Нина. – Я вообще удивляюсь, как это до сих пор никого не убивали!

– Нина Петровна, – Лиза впервые расслышала ее отчество и была рада, что можно обращаться к ней так. Звать пожилую даму по имени ей всегда было немного неловко. – Вы хотите, чтобы я это перевела?

– Я, милочка, что хочу – сама переведу, уж как-нибудь…

– Но кто-то же должен ответить… Нель, скажи ему что-нибудь, а то мы здесь еще час просидим.

– А что я скажу?! Я, между прочим, с ней согласна – редкий случай, прошу записать! Кто и когда ведущую балерину любит, а? Будь она хоть ангелом, а Пелин, хоть и нехорошо так говорить, та еще была штучка!

– Ой, Нель, как я это переведу, по-твоему?! «Штучка» какая-то!

– Великий и могучий русский язык, да? Так это говорится? – тихо сказал сидящий рядом Цветан, и Лиза не увидела, но услышала его улыбку.

– Скорее – как Гудвин, великий и ужасный, – быстро откликнулась она и вернулась к своим обязанностям: – Они говорят, что Пелин… не слишком любили, потому что она ведущая балерина… что-то в этом роде.

– А к кому теперь перейдут ее роли? – традиционное «Pro cui bono?» не хуже «Cherchez la femme!» – с ревностью и любовью вроде все понятно: Волкан соответствует своему имени.

Они заговорили все разом, едва Лиза перевела его вопрос, – не с ним, а между собой, и словно сами с собой, и принялись что-то кричать, и размахивать руками, и хвататься за голову, и вскакивать с места, и снова что-то выкрикивать, и что-то доказывать друг другу, и показывать какие-то движения, и даже смеяться… словно вихрь того венгерского танца взметнулся над ними, захватив их всех страстью и темпом.

Кемаль невольно переглянулся с Лизой: женщина выглядела растерянной и почти испуганной, но тотчас же ответила на его улыбку.

– Это ужас какой-то! – негромко сказала ему она, и Кемаль почему-то услышал ее, как будто шум парил где-то выше, над ее словами. – Я не знаю, что я вам смогу перевести. Это… производственные, так сказать, проблемы. Вы самое больное место затронули, у них же премьера на носу.

– «Лебединое озеро»? – понимающе кивнул Кемаль.

– Ну да. Тут и так из-за него столько копий сломано, а теперь еще и это! Вы не обращайте внимания, что они… кричат, это нормально. Они просто все эмоциональные такие, я уже привыкла.

– А вы сами-то к балету какое отношение имеете?

– Да почти никакого! У меня сын хотел заняться бальными танцами, но выяснилось, что для них он еще мал, и его взяли на балетные курсы при театре. Поэтому я здесь часто бываю, вот и познакомилась со всеми.

– Ясно. А я думал, вы тоже балерина.

– Нет, я скорее несостоявшаяся актриса… у меня детский английский театр при дворце культуры.

– Как интересно! Так что это были за копья?

– Копья? – растерялась потерявшая нить разговора Лиза.

– Вы сказали, что из-за премьеры и так было сломано много копий, – напомнил ей Кемаль.

– Ах, это… да. Я вам потом расскажу, – замялась она. – А то в этом шуме… и вряд ли это имеет отношение…

– Разумеется, не имеет. Просто мне интересно – как обывателю. Не каждый день попадаешь за кулисы, правильно? И моя жена любит театр. Вы где живете?

– Далеко, в Нарлыдере, а что?

– О, как удачно, а я в Балджове! Я могу вас подвезти, и мы поговорим.

– Спасибо, но я на машине… я вам лучше свой телефон дам, если вам опять что-нибудь понадобится, – Лиза принялась безуспешно рыться в сумке в поисках бумажки и ручки. Только его ей не хватало! На сегодня у нее были свои собственные планы, сочиненные ночью, во время бессонницы, и делить их с кем бы то ни было она не хотела.

– Вот, пожалуйста, – перед ее глазами возникла рука с крупным перстнем, подающая ей крошечный блокнотик и карандаш.

– Вы так хорошо понимаете по-турецки? – удивилась Лиза. – Всегда же жаловались, что трудно?

– Кое-что понимаю… особенно жесты и слово «телефон»! – улыбнулся Цветан.

– Да не пишите ничего, – поморщился Кемаль. – Я в телефон запишу сейчас, и все дела. Говорите номер! А то бумажки какие-то… моя жена такая же!

– А я никак не привыкну, сначала записываю, а потом уже в телефон ввожу, мне так проще, – принялась оправдываться Лиза.

– А как вы думаете, когда они успокоятся? – спросил Кемаль пианиста.

– О, это никто не может знать! Они так могут долго… сто минут, – сказал на своем собственном русском языке Цветан.

– Сто минут! – засмеялась Лиза. – Вы иногда так интересно говорите! Он говорит, что это может продолжаться долго, – перевела она Кемалю.

– Это из-за ее ролей такой шум, я правильно понял?

– Ну, конечно! Некоторые говорят, что придется вообще премьеру отменять.

– А кто будет это решать?

– Я не знаю, – пожала плечами Лиза, – директор театра, наверно, или главный хореограф… если хотите, я спрошу. Нель, – встав с кресла, закричала она так, что все притихли и посмотрели на нее, – прекратите вы все это, лучше ответь: от кого зависит, к кому ее роли перейдут. Я это переведу – и все!

– О, это не ко мне! Пусть сами кого хотят назначают! Шевкета спрашивать надо, как он решит, так и будет.