Книга Призраки балета, страница 26 – Яна Темиз

– Ничего, добежим. У вас есть зонт? Или можно под одним? – он выбрался из машины, раскрыл зонт и, захлопнув свою дверцу, подошел к Лизиной.

– У меня есть, – она потянулась было назад, чтобы взять свой зонт, но раздумала. Идти совсем чуть-чуть, готовый зонт уже ждет ее, зачем она будет носить с собой по магазину и ресторану эту мокрую обузу? – Но можно и под одним.

Она выбралась из машины, постаравшись не попасть ногой в лужу, быстро повернула ключ и, сразу подхваченная Цветаном, оказалась под защитой большого зонта… и вообще – под защитой. Привычно вцепившись в рукав спутника (какая новая жизнь и одиночество – ты этого совсем не умеешь!), Лиза с облегчением и уверенностью добежала до раздвинувшейся перед ними стеклянной двери и шагнула внутрь.

В чистом и пустынном в этот час ресторане они пристроили раскрытый зонт сушиться около столика и принялись обсуждать меню. Заинтригованный официант так откровенно прислушивался к незнакомым словам, и на его юном лице читалась такая жажда определить, на каком языке разговаривают клиенты, что Лиза пожалела его и весело сказала:

– Это русский язык, вы все равно не поймете! Но заказ мы сделаем по-турецки, не волнуйтесь.

Юноша смутился, как будто уличенный в чем-то постыдном, и принялся делать вид, что переставляет приборы на соседнем столе.

– Я здесь часто бываю, – сказал Цветан, – они хорошо готовят. Вот это очень вкусно и вот это, – он указал на названия блюд.

– Да, я знаю, я здесь тоже была. Вернее, я сюда часто езжу, только не в ресторан, а в магазин, я же рядом живу. Так что заказывать?

– Вы все в роли переводчицы? Я, вообще-то, могу и сам, – Цветан подозвал провинившегося официанта и сделал заказ, на всякий случай поясняя свои слова картинками из меню. – Я же здесь давно, кое-что могу сказать уже.

– Давно – это сколько? – ревниво спросила Лиза. Ни один иностранец не должен жить в Измире дольше нее, это ее город, а не российская здравница Анталья и не Стамбул какой-нибудь, который как проходной двор!

– Почти пять лет, – порадовал ее пианист. Ее личный рекорд не побит, она здесь больше семи лет, она здесь своя, а остальные приезжие – просто гости. – Я люблю Измир, а вы?

– И я, – осторожно, чтобы по установившейся привычке не подпускать никого слишком близко, ответила Лиза.

Что он себе опять позволяет – вопросы о любви, пусть к городу, но это тоже нечто личное, ее собственное, нечто такое, чем можно делиться только с кем-нибудь близким… или понимающим. Как выяснилось в последнее время, близкие и понимающие – это не одно и то же.

– Когда я приехал, я сначала привыкал, – продолжал между тем Цветан, не заметив ее сдержанности, – и языка не знал, и работал, а потом уехал в отпуск в Софию, вернулся, вышел утром за сигаретами – а тут воздух этот прозрачный, и тротуары перед лавками моют, и дымка эта на горах… понимаете? Это все, – он поискал какое-то слово, но не нашел: Лиза знала, как трудно подобрать слова, чтобы описать это чувство.

– Да, понимаю, правда, понимаю, я и сама, – она попыталась прийти на помощь, но тоже не подобрала слов. Их либо будет слишком много, либо слишком мало, либо это будут не точные слова.

– Я еще ночной Измир люблю, – невпопад продолжила она, – когда на той стороне огни эти, – она провела рукой изогнутую линию.

– Огни как нити золотых бус, – проговорил Цветан, и Лиза чуть рот не раскрыла от изумления. Это кто сказал – он?! Или она сама?

– Это Цветаева, – по-своему истолковав ее озадаченный взгляд, пояснил пианист.

– Да я знаю! – возмутившись, что ее принимают за невежду, сказала Лиза. – Просто эти стихи редко кто знает, поэтому я и удивилась. Я их когда-то со сцены читала.

– Я много стихов знаю, я почти всего вашего Маяковского наизусть знаю. Вы, русские, его не любите, а у него изумительный ритм. Я же музыкант, а музыка – это прежде всего ритм. Так вы дадите мне что-нибудь почитать?

– Конечно, – Лиза поймала себя на мысли, что эта просьба ее порадовала.

Никто из ее русских знакомых не просил у нее книги, Нелли однажды взяла дешевый любовный роман, оставленный приезжавшей год назад мамой, но прочитала ли она его, Лиза так и не узнала. Да и не интересовалась: полуразвалившийся покетбук был ей не нужен, сама она бросила его на второй странице и искренне не понимала людей, которые могли употреблять подобное чтиво – даже в метро и в самолете. Разве место чтения что-нибудь меняет? Ведь книгу для того и берешь, чтобы перенестись совсем в другое место из того, где ты не совсем счастлив? Перенестись – и испытать счастье текста, и прожить чужую жизнь, и присвоить себе чужие проблемы и чувства, чтобы ненадолго позабыть свои…

– Хоть сегодня, – ей захотелось сделать приятное человеку, который, похоже, тоже не мог обойтись без этого выдуманного мира, который… ну да – ненавидел ноябрь, и знал ее любимые стихи, и любил, когда прозрачным утром моют измирские тротуары, и так забавно говорил по-русски, и – разве этого не достаточно, чтобы дать ему книги?

– Если вы не заняты, я кое-что куплю, и мы можем поехать ко мне. Я совсем близко живу, и вы выберете, что хотите.

– Большое спасибо, – обрадовался Цветан, – а то без книг… сами понимаете. Мне Нелли какой-то роман дала, но его читать невозможно, я на второй странице бросил.

– Покетбук с красной туфелькой на обложке? Про любовь якобы, да? – засмеялась Лиза. – Я тоже бросила. На той же странице! Это моя мама в самолете читала и у меня оставила. Но у меня и нормальные книги есть, вы не думайте. О, я вам дам книгу про кота, как говорят мои дети. Если вы не читали.

– Про какого кота? – недоуменно спросил Цветан.

– «Код да Винчи»! Денис так слово «код» расслышал. Почему, говорит, если книга про кота, на ней кот не нарисован?

– Хорошо, – оценил пианист. – И я ее с удовольствием прочитаю, я только фильм видел, а книгу в Болгарии собирался купить, когда ездил, но не успел. Книга про кота, смешно! Кот по имени да Винчи, да?

И тотчас же замяукал кот – и Цветан и принесший заказ официант вздрогнули и принялись оглядываться.

Лиза и сама долго вздрагивала от этого мяуканья – пока не привыкла, что ее телефон издает такие звуки. Она быстро вытащила его из сумки, продемонстрировала изумленной публике, чтобы успокоить, и прервала кошачий концерт.

– Ты где? – едва поздоровавшись, спросил муж.

Опять эта чрезмерная забота, раньше всегда нравившаяся Лизе, а в последнее время ставшая раздражать ее. Лиза, любившая все анализировать и раскладывать по полочкам, изо всех сил отталкивала от себя все размышления на эту тему, хотя не могла не понимать, что что-то происходит. То ли в ней самой, то ли между ней и мужем происходит что-то такое, о чем она не хочет задумываться, и это само по себе неприятно. То, что раньше казалось ей хорошим, приемлемым и само собой разумеющимся, вдруг перестало быть таковым и стало казаться излишним, ненужным и даже странным.