Книга Забытое убийство, страница 67 – Марианна Сорвина

– Я итальянского не знаю. Там были слова «Боже» и «Вперед». Я все видел собственными глазами, и в любом суде присягну, что он кинулся в атаку с криком: «Смерть немецким свиньям!»

В тот же день появилась информация о сомнениях эксперта в том, что орудием убийства был штык. Это всех обескуражило.

– Что это значит? – воскликнул Эрлер.

Бургомистр недовольно покачал головой. Это могло означать только одно. Но кому понадобилось…

– Я не представляю себе, кто бы мог так его ненавидеть… Его! Да его же все любили! – произнес вице-мэр в полном замешательстве. – Надо лучше опросить свидетелей!

– Ради бога! Вы видели этих свидетелей? – ответил Грайль, поморщившись. – Это Хелленштайнер свидетель? Или Гуршнер? Может, вы сами, Эдуард, готовы присягнуть, что все было так, как они говорят?

– Вообще-то я в тот момент заворачивал от Марктплац, – ответил Эрлер. – Там мне пришлось остановиться и еще с минуту переждать, пока пройдут стрелки. Поэтому я видел даже меньше вашего, но обратил внимание на то, что на Маркграбене они не рассредоточивались. Там тоже переулки и офицерские рестораны, вроде «Красного Орла» и «Белого Коня»… Но туда они не сворачивали. Почему-то только Бургграбен оказался занят весь. Особенно Штифтгассе, как раз в тылу «Розы»», – он вздохнул и отвернулся.

– Черт бы побрал этих стрелков! – воскликнул бургомистр в сердцах.

Вдруг его взгляд стал сосредоточенным и задумчивым.

– Надо опробовать метод доктора Хартмана, – сказал он. – Современная передовая наука нам поможет разобраться в этом деле.

* * *

В два часа дня студенческие делегации посетили ректора Хайдера с предложением устроить на похоронах шествие всех студентов и преподавательского состава с траурными флагами и покрыть университет черным шелком, а в центре повесить портрет художника.

– Что угодно, – ответил специалист по эмбриологии и микроорганизмам, – делайте, что нужно ^[337].

В тот момент он не возражал бы даже против театрализованной литургии в стенах университета, лишь бы все это поскорее закончилось.

Ко второй половине дня весь Инсбрукский университет утопал в черных полотнах с алыми лентами, студенты пели во дворе немецкие патриотические песни, а братства соревновались за право идти первыми за гробом героя.

К вечеру пришла телеграмма из Ганновера: инсбрукских студентов поздравляли с победой над вероломным нашествием, называя их «форпостом национальной борьбы» и «доблестными защитниками немецкой земли», а художника Пеццеи «новым Андреасом Хофером» ^[338].

Вице-мэр Эрлер призвал женское население «не скрывать своих чувств и продемонстрировать единство нации и скорбь по отношению к истинному герою и лучшему из мужчин, которого мы знали» ^[339]. В этом призыве не было никакой нужды: дамы и барышни и так уже заполонили все улицы перед собором. Вильгельм Грайль спешно подписывал распоряжения. Он выделил на похороны изрядную часть городской казны и тут же отправился на центральный вокзал, куда из Берлина прибывал поезд с Артуром Пеццеи, братом художника. На вокзале уже стоял почетный караул, полковой оркестр играл траурный марш, а вдоль платформы прохаживался эрцгерцог Ойген с хмурым и озабоченным лицом. Когда Артур спустился на перон, Грайль был удивлен фамильным сходством. Оба сына оказались очень похожи друг на друга и на отца, но лишь внешне. Август-старший казался холодным и бесстрастным, Август-младший – сосредоточенным и самоуглубленным, а его брат Артур был типичным «юным Вертером», точнее – артистом, которому предложили играть роль «юного Вертера».

– Господин Пеццеи, примите наши соболезнования, – начал Грайль, а Эрлер даже сделал в сторону Артура такое движение, как будто собирался поддержать его, если он вдруг упадет.

Молодой человек рассеянно поглядел на них, как будто не понимал, кто они такие, и вдруг спросил:

– А где Сатана?

– Кто? – сказал растерявшийся бургомистр.

– Я спрашиваю, – где собака?

Эрлер закашлялся. Грайль уставился на актера в полном замешательстве, и тут они услышали торжествующий смех эрцгерцога. К нему обернулись, но Ойген Габсбург и бровью не повел.

– А что, – сказал Его Высочество. – Сатана! Весьма остроумно!

* * *

Вечером 5 ноября Эрлер получил телефонограмму от министр-президента. К тому моменту он уже успел забыть о существовании Кёрбера и с удивлением уставился на телеграфную ленту со скупыми строчками.

– Ну и что он там пишет? – снисходительно спросил Вильгельм Грайль.

– Про безответственную националистическую агитацию, приведшую к эксцессу, – ответил вице-мэр. – Еще призывает нас сохранять спокойствие. Боже! Какой цинизм!

– А что нам делать с этим юридическим факультетом он не говорит?

– Наши требования его не устраивают, – ответил Эрлер. – Он не собирается их удовлетворять. Еще он пишет, что во вторник в Мерано состоится совещание на тему последних событий, и там будет выступать Грабмайр.

– А-а! – сказал бургомистр с издевкой. – Ну, если сам Грабмайр, то мы можем быть спокойны, – дело в надежных руках!

* * *

Гибель Августа Пеццеи приобрела на страницах «Innsbrucker Nachrichten», «Die Jugend», «Der Scherer» и других газет характер жертвенной смерти. Теперь уже не только журналисты и товарищи художника, но и все жители Инсбрука почитали его как национального героя, сражавшегося с нашествием чужеземцев. Кстати, образ чужеземного захватчика с давних времен был характерной фигурой, появлявшейся даже в мифологических сказаниях, о чем писал этнограф Людвиг фон Хёрман ^[340]. Та самая «криминальная толпа» из книги социолога Сигеле подобна двуликому Янусу: она может быть многоголовым чудовищем, но уже в следующую минуту готова найти себе героя, жертвенного подвижника и вознести его на головокружительную высоту, чтобы проливать над ним моря слез. Толпа чувствительна и сентиментальна.

6 ноября, в воскресенье, на похороны героя пришли сорок тысяч человек. Театр и певческая капелла отменили представления из-за национального траура и в полном составе явились на траурную церемонию. На отпевании в церкви Святого Иоганна хор мальчиков под руководством концертмейстера Тони Фишера выводил: «Ты сейчас среди звезд, что так ясно нам светят…».