Онлайн книга «Логово снов»
Мемфис снял пальто. – Давай ее сюда. Сэм сложил кости в пальто, а Мемфис аккуратно связал в узел. – На, – сказал Сэм, вручая Эви череп. – Можешь понести. C Рождеством, милая! Та скривилась от отвращения. – Ну, спасибо, испортил мне праздник до конца дней. – Ради бога, двинули уже на воздух, – сказала Тэта, собирая в ком испачканное кровью платье и решительно шагая в сторону станции. – Стыд и позор, – объявила она сгнившему великолепию, но думала при этом о печальной участи Вай-Мэй. Уже на выходе из тоннеля сзади пришел звук: мягкий, но тяжелый, будто дождь вдруг пошел с потолка – раз, два, три, четырепятьшесть, потом еще и еще. Тэта скосила глаза назад и увидала нечто, похожее на припавшего на корточки человека. Рот его раскрылся и издал тягучий вой. Цепочка огней мигнула в долгой темноте. В ее неверном свете картинка распалась на отдельные вспышки: акульи зубы… бледная, растресканная кожа… невидящие глаза. – М-мемфис, – прошептала Тэта. Фонарик затрясся у него в руке. Он начал было вести луч вверх, но Тэта остановила его руку, качая головой. – Продолжаем идти, – скомандовал Сэм. – Вверх и наружу. – Ненавижу призраков, – сообщила Эви. – Честное слово, просто ненавижу. Старое дерево лестницы, ведущей вверх, на пассажирскую платформу станции, громко заскрипело под весом четверки. Густой шепот заполнил пространство. Пестрый потолок над ними зашевелился. – Что мы делаем теперь? – спросила Тэта невесомым, как паутинка, голосом. Мемфис взял ее за руку. – Думаю, мы бежим. Пурпурный вьюн
Генри открыл глаза и увидел солнце. Он лежал на дне лодочки, подпрыгивавшей на волнах. Сколько он уже тут плавает, было совершенно непонятно, но Луи определенно рядом не наблюдалось. – Луи? – позвал он, садясь. – Луи! Тот сидел на холме под плакучей ивой, посреди целого луга пурпурных ипомей. – Вот ты где, – сказал Генри, подходя и усаживаясь рядом. – А я тебя везде искал. – Кажется, ты меня нашел, – отвечал Луи, но голос его звучал как-то пусто. – Что будем делать? Сплаваем куда-нибудь на лодочке? Погуляем с Гаспаром? Может, порыбачим? – Я хочу рассказать тебе про эти цветы, Генри. Я вспомнил… почему так их не люблю, – тихо сказал Луи, и у Генри что-то екнуло глубоко внутри: сон менял направление… – Это неважно, – весело сказал он. Ему совсем не хотелось об этом разговаривать. А хотелось только плыть вниз по реке, плыть по течению – только он и Луи, и солнце, и место под ним, что принадлежит только им двоим. – Идем! Рыба не ждет. Он протянул руку, но Луи ее не взял. – Я должен рассказать тебе сейчас, пока у меня, кажется, есть храбрость это сделать. Генри понял, что его не сдвинуть, сел и стал ждать. Слова капали медленно, словно каждое из них очень дорого стоило Луи. – Помнишь, я тебе говорил, как ошивался однажды ночью возле «Доброй Удачи» и спрашивал о тебе? Твой папа выслал мне навстречу своих людей. Они сказали, чтобы я тебя отпустил подобру-поздорову… но этого я сделать не мог. Ну, они мне и всыпали. Меня вообще-то и раньше били… за то, что не такой, как другие. Луи сгреб пригоршню земли и задумчиво растер между пальцами. – Но один из них как-то слишком круто врезал мне по голове. Я-то всегда думал, что черепушка у меня чугунная… Эту шутку Луи сопроводил призраком улыбки: тот проскользнул по губам и тут же угас. Луи уставил взгляд в жестокую синеву небес. – Теперь-то я все вспомнил… – сказал он, и удивление смешалось в его словах пополам с печалью. Истина нисходила на Генри, как ангел мщения, но он отказывался смотреть вверх. – Я не хочу тут сидеть, пойдем скорее к реке, детка, – он попробовал утянуть Луи за собой, но тот не поддавался. – Я должен тебе рассказать, cher. А ты должен выслушать. У меня ужасно заболело в голове, просто ужасно. Настоящая mal de tête [54]. Ну, я и прилег прямо там на землю, отдохнуть. Луи сорвал пурпурный вьюнок с пышной купы и принялся вертеть в пальцах. – Излияние крови в мозг. Ничего нельзя было сделать. Те парни вернулись и обнаружили меня на земле, уже холодного. Там они меня и закопали, под вот этими вот пурпурными вьюнами. Там я сейчас и лежу, милый. C тех самых пор, как ты покинул Новый Орлеан, давным-давно. – Это не может быть правдой. – Но это правда, cher. – Ты же здесь! Ты здесь, со мной! – Где это «здесь»? – c нажимом сказал Луи. – Вспомни, Генри. Вспомни. Генри закрыл глаза и выключил мир. Сделать это оказалось на удивление просто: врожденная способность, доставшаяся по наследству от родителей, всегда отказывавшихся видеть правду жизни – в том числе и собственного сына. Однако правда упрямая штука: она не перестает быть собой только оттого, что кто-то тут не желает ее видеть. Генри совсем не хотел вспоминать, да только было уже слишком поздно. Он уже всплывал на поверхность. – Я ждал тебя… На Центральном вокзале – но ты так и не приехал. И на мои письма и телеграммы ты никогда не отвечал. Он вспомнил… Пианофонд. Тэта. Когда он открыл глаза, кроны деревьев уже теряли краски. Тупая боль проткнула тело. Лицо его было мокро. – Я хочу остаться с тобой. – Ты не можешь, милый. Тебе еще все эти песни писать. – Нет, нет, нет, – Генри затряс головой. – Я не знаю, как сюда попал и за что мне эта последняя встреча с тобой. Я ужасно за нее благодарен. Но сейчас мне пора уходить. Да и тебе тоже. Ты должен проснуться, Генри. Генри впился взглядом в Луи. Его любимый был прекрасен до боли. Таким он навсегда и останется в его памяти: юным и полным возможностей, слегка мерцающим по краям… Это запустило какие-то новые воспоминания. Кто-то сказал ему, что мертвые мерцают… Девушка с ярко-зелеными глазами пристально смотрела на него, словно взвешивая. Лин. Резкая, честная Лин. А ведь она ему с самого начала говорила: она может находить только мертвых. Лин… Тэта. Эви и Сэм. С каждым толчком пробуждения боль делалась все сильнее. Гаспар заскулил и облизал ему руку. Пес смотрел на него, будто ждал ответа на какой-то вопрос. Генри запрокинул голову и таращился на едва намеченные листья ивы, пока не нашел нужных слов. – Я знаю. Я знаю… – вымолвил он наконец и заплакал, потому что боль резала его на кусочки. |