Онлайн книга «Логово снов»
– Святые небеса, Геракл ты наш! Чем они тебя только кормят? Вверх взвились основательные облака пыли, и Джерико закашлялся. – Я и сам мог ее открыть, – заметил Сэм. – Нет, не мог. – Мне уже чуть-чуть осталось. – Врешь. Джерико отмахнулся от последних пылевых мотыльков, еще круживших в воздухе над черной пастью люка. Во мрак уходила крайне предательского вида деревянная лестница, обильно увитая паутиной. – Думаешь, на эту лестницу еще можно положиться? – Есть только один способ проверить, – отозвался Сэм. – Давай-ка запасемся фонарями. Дерево громко запротестовало под двойным весом Сэма и Джерико, загромыхавших по древним ступеням вниз, в черноту дыры; лучи фонариков запрыгали по эфемерной архитектуре паутины. Наконец эти двое соскочили на грязный пол большой комнаты, из которой выбегал длинный узкий коридор. Сэм аж присвистнул. – Да бутлегеры за такое бы душу продали! Они с Джерико двинулись по коридору, сплошь исчерканному именами: Джеймс Бирдон Мозес Джонсон Мейзи Лафайет с детьми Меня звать Осэем… Местами вместо имен красовались «Х» – а дальше простиралась обширная фреска, бледная и выцветшая, едва помнящая свои прежние краски. На ней семейство рабов вступало в Землю обетованную, где блистало солнце и росли зеленые деревья. Над лучистым солнцем кто-то нацарапал слово «свобода». За всю свою историю фреску явно подновляли разные руки, и каждый из художников добавлял что-то от себя, но смысл всегда оставался тем же. – Выходит, Корнелий Ратбоун построил не только Трансконтинентальную железную дорогу, – молвил Джерико, обшаривая лучом фонаря подобное пещере пространство. Сэмова мама когда-то говаривала, что в каждом человеке спрятан шанс изменить мир. Он сидит где-то там, внутри, словно семечко, готовое устремиться к свету и вырасти во что-то великое. У профессора тоже могли быть свои призраки. Обычные люди подчас способны на совершенно необычайную храбрость. Вот единственная магия, которую знал Сэм и в которую он верил. – Чего мы тут ищем? – поинтересовался Джерико. – Понятия не имею, – отозвался Сэм; луч его фонаря как раз упал на закрытую дверь в нише. – Но, полагаю, нам надо с чего-то начинать, и это место вполне подойдет. Он подергал ручку. – Заперта, конечно. Он снова выудил из кармана швейцарский нож и сунул конец лезвия в замочную скважину. – Эй, погоди. Ты что, хочешь ее взломать? – Ну, типа того, – просто сказал Сэм, совершая запястьем затейливые плавно-поступательные движения. – Нет, все-таки ты – это что-то с чем-то, – Джерико покачал головой и прислонился к стене. – Да ну тебя, Фредди, – сказал Сэм, все еще пытаясь договориться с замком. – У тебя что, кнопка любопытства сломалась? – Нет. И кнопка этики тоже пока работает. Попроси Санту, пусть подарит тебе хоть одну из них на Рождество. – А что, если в этой комнате спрятано нечто, способное спасти нашу пророческую выставку, – ты об этом подумал? Джерико поразмыслил с минуту, потом тяжело вздохнул. – Отлично. От отлепился от стены, взялся за ручку и бесцеремонно ее повернул. Дверь покорно открылась. – Она даже заперта не была. Чуть-чуть силы приложить, – пробурчал он, сгибаясь пополам, чтобы пролезть в низкий проем. – Я и сам мог это сделать, – упрямо повторил Сэм, следуя за ним. Лучи фонариков забегали по сырой, тесной, холодной комнате, забитой всевозможными диковинами – масляными полотнами, ломаной мебелью, портновским манекеном и даже саркофагом, чья крышка висела на сломанной петле. Два штабеля ящиков возвышались в углу, прислоненные к стене с большой фреской, старой и местами траченной сыростью. Исполненной надежды ее, в отличие от других настенных росписей в музее, никто бы не назвал: на самом деле это был сущий живописный кошмар. В темном облетевшем лесу, из тех, что встречаются в сказках, торчал тощий серый субъект навроде ярмарочного зазывалы, в цилиндре и плаще из черных перьев. На его протянутой к зрителю ладони пламенел символ: глаз с зубчатым молнийным зигзагом под ним. За серым субъектом протянулась длинная вереница призраков весьма пугающего вида. Все они, казалось, надвигались на юного чернокожего отрока. В покрытом тучами небе вверху виднелась цифра 144. – А тут что написано? – пробормотал Джерико: внизу, под фреской, кто-то намалевал слова. Джерико наклонился и сощурился, чтобы лучше их разглядеть. – Берегись… Вороньего… Короля. – Жизнерадостно, однако, – сострил Сэм, хотя вообще-то у него от этой мрачной картины мурашки побежали по спине; пожалуй, это самая жуткая штука во всем Музее Жутких Страшилок. – Давай-ка глянем, что тут у нас есть. Повернувшись к ней спиной, он поднял с ящика закопченную и крайне ржавую железяку явно военного происхождения. Плечи у Сэма поникли. – Так. Одно барахло. Чего-чего, а этого добра у нас навалом. Все ящики были забиты гвоздями, кроме одного, частично сломанного. Джерико полез в него и извлек кипу пожелтевшей бумаги. – А это еще что такое? – заинтересовался тут же оказавшийся рядом Сэм. – Если позволишь угадать, я бы сказал что-нибудь типа: «Не твое дело», – сказал Джерико, не отрываясь от листа. – О, это как раз мое самое любимое дело… – «Последняя воля и завещание Корнелия Ратбоуна, записанная сего четвертого января в лето Господне тысяча девятьсот семнадцатое, – прочел Джерико вслух. – Я, Корнелий Фаддей Ратбоун, в твердом уме и трезвой памяти пребывая, сим завещаю мой дом и все мирское мое имущество Уильяму Джону Фицджеральду под тем условием, что он будет продолжать наше самое главное дело…» – Так старик Ратбоун оставил эту хижину профессору? – недоверчиво сказал Сэм. Джерико и сам таращился в документ. Много лет назад он спросил Уилла, как так вышло, что тот стал заправлять музеем, и выслушал историю о том, как руины музея выкупили, можно сказать, прямо из-под шарового тарана. Между тем последняя воля и завещание Корнелия Ратбоуна эту версию опровергали. Но зачем Уиллу понадобилось лгать Джерико об этом? Он быстро перелистнул страницу: там оказалось письмо. – А тут что написано? – встрял вездесущий Сэм. – Оно от Корнелия Уиллу, дата 31 января 1917 года. «Дорогой Уильям… – начал читать Джерико. …боюсь, это письмо станет моим последним, ибо жду я на пороге Смерти, и вскоре Он уже пригласит меня вступить в чертог вечного покоя. Все эти долгие годы я никак не мог простить твои греховные амбиции и то, что ты покинул меня и ушел работать с теми „великими умами“ в нелепом Департаменте Паранормальных Исследований президента Рузвельта…» |