Архиепископ вздохнул и прикрыл глаза.
– Прошу прощения, сэр, – приподнялся Пак, – но это еще не все. Помните, что сказал Меон в самом конце? – И не дожидаясь ответа, он повернулся к детям: – Меон созвал в усадьбу всех своих рыбаков, пастухов, и пахарей, и домашних слуг… «Слушайте! – сказал он им. – Ровно двое суток назад я спросил господина епископа: хорошо ли будет, если человек в минуту опасности предаст веру своих отцов? И его преосвященство сказал: нет, это будет нехорошо. Да не вопите же так, вы ведь теперь христиане! Спросите гребцов на красной боевой ладье – и они вам расскажут, как близки мы все трое были к смерти, когда Пэдда привел их на островок. Но даже там – на голой, мокрой скале – на краю гибели! – христианский епископ сказал мне, язычнику: останься верен отцовским богам. И теперь я говорю вам: вера, которая осуждает предательство, даже если ценой предательства ты спасешь свою душу, – это правильная вера. И вот я уверовал в христианского Бога, и в епископа Уилфрида, и в его святую Церковь.
По приказу короля все вы приняли крещение, и я не пошлю вас креститься заново. Но предупреждаю: если еще хоть одна старуха отправится к Вотану, или девушки тайком затеют пляски в честь Бальдра, или кто-нибудь станет поминать Тора, Локи и прочих, я сам, своими руками, накажу ослушника. Я научу вас хранить верность христианскому Богу! Теперь ступайте на берег, только без шума – я велел зажарить для вас пару быков».
Ну, тут они завопили «Ур-ра!» – что означает «С нами Тор!» – а вы, сэр, насколько я помню, засмеялись?
– Ты помнишь больше моего, – улыбнулся архиепископ. – Поистине, то был счастливый день. И я многому научился там, на скалах, где обнаружил нас Пэдда… Да-да! Нужно быть добрым со всякой Божьей тварью – и терпеливым с ее хозяином. Но понимаешь это слишком поздно.
Он поднялся, и шитые золотом рукава сутаны тяжело зашуршали.
Орган запыхтел, будто пробуя вздохнуть поглубже.
– Вот сейчас, сэр, – зашептал Дан, – будет самая торжественная песня! Для нее нужно накачать побольше воздуха… Она поется по-латыни.
– Святая Церковь не знает иного наречия, – отозвался архиепископ.
– Это не настоящий церковный гимн, – пояснила Уна. – Это она играет так, для удовольствия, когда закончит свои упражнения. Она вообще-то не органистка, просто приезжает сюда позаниматься – из самого Альберт-Холла.
– О, что за дивный голос! – воскликнул архиепископ.
Голос был высокий и чистый, он точно вырвался из-под темного свода разрозненных звуков, и каждое слово звенело ясно и отчетливо:
Dies Irae, dies illa, Solvet saeclum in favilla, Teste David cum Sibylla. Архиепископ подался вперед и затаил дыхание.
Теперь снова звучал один орган.
– Он как будто втягивает в себя весь свет из окон, – прошептала Уна.
– А мне кажется, это кони ржут во время битвы, – шепнул ей Дан.
Голос почти закричал:
Tuba mirum spargens sonum Per sepulchra regionum. Все ниже, все глубже опускался звук органа, но еще басистее самой басовой ноты прозвучал гулкий голос Пака, пророкотавший последнюю строку:
Coget omnes ante thronum. И пока они удивленно озирались по сторонам – звук был такой, будто заколебалась ближайшая колонна, – маленькая фигурка повернулась и вышла из церкви через южный портал.
– А теперь будет грустная часть, но она такая красивая… – Тут Уна обнаружила, что обращается к пустому креслу.
– С кем это ты говоришь? – обернулся к ней Дан. – Да еще так вежливо!
– Сама не знаю… я думала… – растерялась Уна. – Вот смешно!
– И ничего смешного. Давай слушай свое любимое место, – проворчал Дан.
Теперь музыка звучала мягко, она как будто наполнилась легкими, воздушными нотками, порхавшими друг за дружкой в широком потоке главной мелодии. Но голос – голос был еще прекраснее музыки!
Recordare Jesu pie, Quod sum causa Tuae viae, Ne me perdas illâ die! И все смолкло. Дети вышли на середину церкви.
– Это вы? – окликнула их приезжая леди, закрывая крышку органа. – Я так и подумала, что вы здесь, и нарочно это сыграла.
– Огромное спасибо! – сказал Дан. – А мы так и думали, что вы сыграете, и нарочно остались ждать. Ну, пошли, Уна, не то опоздаем к обеду.
ПЕСНЯ ГРЕБЦОВ НА КРАСНОЙ БОЕВОЙ ЛАДЬЕ Спускай! Толкай от причала! Греби! Навались дружней! Давно нас так не качало, Едва справляемся с ней! Ревут ветра на просторе, Ни зги не видать нигде, И все ж мы выходим в море: Наш господин в беде. А мы и в лихую годину Ненастья или войны Верны своему господину И клятве своей верны. Должно быть, сердится Один — И боги, все как один, Должно быть, стал неугоден Им дерзкий наш господин. Должно быть, себе на горе, Бывалые моряки, В отлив мы выходим в море Своим богам вопреки. На гребень волны студеной — И под гору, с высоты, И ветер пеной соленой Нам хлещет в глаза и рты. В размокшем своем корыте Взлетаем под небосвод… Эй, там, на руле! Держите! Иначе перевернет! Сам Тор свой огненный молот Заносит в небе ночном — И надвое мрак расколот, И грозно грохочет гром, И с каждой промашкой злее Рычит небесный кузнец… Гребите, рук не жалея, Иначе нам всем конец! Эй, Тор, повелитель грома, Напрасно не грохочи! Могли бы сидеть мы дома В кромешной этой ночи. Ни славы и ни поживы Не словим в морской воде — Лишь помним, покуда живы, Что наш господин в беде. А мы и в лихую годину — От кормчего до гребца — Верны своему господину, Как водится, до конца. Яритесь, древние боги, Вздымайте злую волну, Но мы не свернем с дороги, Пока не пойдем ко дну. Молиться да трусить – полно! Беритесь за черпаки! Эй, кто говорит, что волны Уже не так высоки? … С одежды вода стекает, Ладони растерты в кровь, Зато ураган стихает И небо светлеет вновь. Вот ночка! Не держат ноги! Но крепок в бочонке мед, И с ветром нам по дороге, И парус не подведет. Не зря в лихую годину В неверной морской дали Мы были верны господину — И боги нам помогли! Доктор медицины
ПЕСНЯ АСТРОЛОГА |
