Онлайн книга «Земля наша велика и обильна...»
Я вырубил звук, надо работать, новости уже из ушей лезут. Лукошин проследил за мной, вздохнул тяжко. – Ну да, новые места!.. – произнес он с сарказмом. – Дальневосточники, как и москвичи, сопьются вдрабадан, но не возьмутся за «грязную» работу, если можно спихнуть на китайцев, корейцев, вьетнамцев. Откуда при таком отношении новые рабочие места? – Ему заплатили, – буркнул Лысенко. – Плюс – те же китайцы дачу построили. – Теперь не дачи строят, – напомнил Лукошин. – Особняки! – Да я по привычке, – сказал Лысенко. – Старого пса новым словесам учить трудно. У него сейчас такой особняк, какого у Сталина не было. Словом, Карельский помогает китайским группам брать под контроль районы Сибири и Приморья? Вопрос был ко мне, я ответил осторожно: – Да, готовит плацдарм. Проба сил, первые шары. Проверка, как отреагирует правительство. – Плацдарм для китайской армии? – Да, хотя он думает, что это будет ядро его великой евроазиатской державы. Лысенко сказал зло: – Правительству все по хрену, президент в панике, заметался, ах-ах, не пройдет на второй срок, какой позор! Сейчас только о выборах и думает. Вся его команда тяжеловесов, малость запоздав, начинает перенацеливать орудия главного калибра на вас, Борис Борисович! Лукошин сказал с удовольствием: – А ведь раньше вас, Борис Борисович, и не замечали! В самом хвосте политиков вы плелись, уж извините, как курьез какой-нибудь. Я поморщился, возразил: – Чему радуешься? Теперь шарахнут! Все, что приписывали братве из лидирующей группы, присобачат одному мне. Найдутся свидетели, как спаривался с козой, как принимал участие в сатанинских оргиях, а там и еще один тайный счет в швейцарском банке отыщут… Лысенко сказал рассудительно: – А это смотря сколько на том счету! Может быть, и не стоит отнекиваться. Признаться, что да, мои деньги. И бросить их на предвыборную подготовку. Это значит, вам половину, мне почти половину, а Власову и Лукошину по ломтику. – А почему тебе половину? – поинтересовался Лукошин. – За идею, – пояснил Лысенко хладнокровно. – Теперь знаешь, сколько умные идеи стоят?
Власов кряхтел, долго смотрел в окно, рискуя получить пулю в лоб, какой-то снайпер может сослепу решить, что это я выглядываю из-за плотной шторы, наконец сказал с натугой: – Борис Борисович, нравится тебе это или нет, но встречаться с народом придется. Что делать, сейчас эту черную скотинку приучили как за рубежом, так и у нас не мыслить самостоятельно, а просто-напросто ориентироваться на впечатление. Я не слушал, Власов умеет говорить правильно и очень нудно, я с неприятным чувством вспомнил недавно показанные архивы теледебатов, что были впервые устроены между кандидатами на пост президента Соединенных Штатов Ричарда Никсона и Джона Кеннеди. Телевизоры в ту эпоху даже в Америке были не у всех, многие все еще слушали по радио, и вот все, кто слушал, поняли, что Никсон говорит умнее, ярче, речи его можно назвать речами дальновидного политического деятеля, в то время как Кеннеди говорит как неопытный мальчишка, излишне самоуверенный, недостаточно умный и поверхностный. Однако большинство уже были с телевизорами и увидели, что Никсон перед объективом скован, потеет, часто вытирает лицо платком, в камеру смотрит как-то испуганно, в то время как Кеннеди – орел, смотрит с улыбкой, в кресле развалился по-хозяйски, отвечает уверенно… и неважно, что он там говорит, кто этих политиков слушает! – но голос звучит красиво, мужественно, а сам Кеннеди часто улыбается в экран, к такому сразу чувствуешь расположение… С предсказаниями результатов потому и случился казус: все социологи, кто слушал, предсказали победу Никсона, в то время как смотревшие – Кеннеди. С той поры и начали уделять особое внимание имиджу, будь это президент, кандидат или соискатель на какую-то должность. Особенно если планируешь выставить свою кандидатуру на избираемый пост. Народ не слушает речи: все звучат красиво, но все брешут, каждый избиратель предпочитает кандидатов увидеть, почему-то кажется, что так с одного взгляда сразу поймем человека и решим безошибочно, кто сволочь, а кто сволочь поменьше. Не знают, наивные, плохо в школе учились, что еще в дочеловеческом мире возникла мимикрия, когда безобидные мушки умело прикидываются грозными осами. Люди сумели создать целую науку, как с помощью имиджа таких вот ядовитых пчел замаскировать под трудолюбивых пчелок, которые только и думают, как неустанно носить мед для своего народа, для ненаглядных избирателей!
Служба охраны категорически противилась, чтобы я выступил на митинге прямо на площади. Одно дело – в здании, неважно каком, можно проверить входящих, пропустить через металлодетекторы, подозрительных взять под особую опеку, а то и вовсе не пустить, пошла она на хрен, эта демократия с ее свободами личности, не фиг выглядеть подозрительными личностями и кавказцами, другое – на площади, когда в толпе десятки тысяч человек, когда так легко выстрелить по неподвижной цели. Я возразил: – Прошли те времена, когда наши могли вот так жертвовать собой! – А если шахиды? – Тех по мордам узнают, – сказал я, но сам ощутил, что прозвучало не очень убедительно. – Ладно, быть убитым – профессиональный риск всех президентов. К тому же движение за вхождение в Америку приняло такой размах, что уже не остановить. Буду я президентом или нет, но Россия на этот раз и запряглась на диво быстро, теперь попрет и без меня. Куйбышенко спросил недоверчиво: – Вы вправду такой… самоотверженный? Я развел руками. – Конечно, общечеловеческая зараза и меня покоррозила, очень хочется быть живым… но когда такие ставки, то отдельной жизнью можно и, как говорится, пренебречь. Хотя, конечно, свою почему-то жалко. Терещенко, мой нынешний начальник охраны, сказал примирительно: – Хорошо, трибуну привезем с собой. Охранники переглянулись, один сказал задумчиво: – Да, это хоть и мелочь, но все-таки… – А что за трибуна? – осведомился я. – Если в универе, где я планирую сделать первое выступление, то там все есть… – Наша не простая, – сообщил Терещенко, – с виду обычная, но на самом деле из прочнейших кевларовых листов с титановыми прокладками. Из гранатомета не пробить, разве что из танка… И размеры хороши, будете не до пояса, как вы любите, а только голова и плечи. Уверяю вас, это все равно опасно. Очень. – Вы мне еще каску или шлем предложите, чтобы посмешищем был! – Никто нашу трибуну не отличит от обычной! |