Книга Тайные операции военной разведки, страница 7 – Михаил Болтунов

Инженер отряда не моргнув глазом ответил: «Правильно делают. Это я приказал. Нам, Глухов, и самим такие люди нужны. Молодые, грамотные. Понял?»

Понял. Чего ж тут неясного. Как говорится, за что боролись, на то и напоролись.

Однако судьба, видать, тоже была не согласна с таким распределением ролей. Вскоре она дала шанс Владимиру.

А случилось это так. Сослуживец Глухова, Малышев тоже авиационный техник, отправлялся на фронт. Его уже зачислили в боевую группу, и он уехал домой, чтобы попрощаться с родителями. Ехать было недалеко, но, поди ж ты, случилась неприятность — его задержала военная комендатура и укатала на гауптвахту.

Словом, время к отъезду, а Малышева нет. Глухов почувствовал, что скоро будут искать замену, и прямиком рванул к старшине Глущенко, мол, включите меня в группу. Старшина надул впалые щеки и спросил: «А что я буду иметь?»

К счастью, Владимир Алексеевич собрал из своей скромной 40-рублевой зарплаты техника целую тысячу, да еще ремень кожаный, командирский, подаренный братом, в нагрузку выложил.

Глущенко согласился. Повезло Глухову еще и потому, что в этот день инженер отряда находился в отъезде. В общем, быстро оформили документы, и в составе боевой группы он убыл на фронт.

Весной 1944 года техник Владимир Глухов уже находился в составе 567-го штурмового авиационного полка, который располагался тогда в Полтавской области, недалече от знаменитого гоголевского Миргорода.

…Владимир Алексеевич еще раз оглядел сухощавого. Что тут скажешь, похож…

— Вы слышите, мистер Глухов, — откуда-то, словно издалека, долетел до него голос переводчика, — вам ясен вопрос?

— Вопрос ясен, но отвечать я на него не стану.

На этом закончился очередной допрос.

А ночью ему приснился Леня Шпончиков, его фронтовой командир звена. Он что-то говорил Глухову, но Владимир Алексеевич никак не мог разобрать слов. Мешал шум, то ли от винтов самолета, то ли от артиллерийской канонады. И тогда Шпончиков указал ему на место стрелка. Глухов наконец понял: комэска брал его с собой в полет. О, какое это было счастье!

Владимир долго уговаривал лейтенанта, не раз представлял себе, как ловит он в прицел пулемета ненавистного фашиста, нажимает на гашетки, и огненные пунктиры достают вражеский самолет, тот начинает дымить, кренится и сваливается в штопор. И горит, горит, уходя к земле.

Однако мечты его никак не могли осуществиться. Комэска Шпончиков был непреклонен, он наотрез отказывался взять с собой в боевой полет техника старшего сержанта Глухова.

Откровенно говоря, Владимир, случалось, терял надежду на осуществление мечты. И вот неожиданно Шпончиков смилостивился и теперь кричал ему на ухо:

— Володя, давай, шустрее, занимай место стрелка.

Глухов почти не помнит, как они взлетели, прошли низко над землей. Его еще поразило: там, внизу, разбитые дома, горящие кварталы города. Такое впечатление, что горело все вокруг.

Самолеты поднялись выше, и он сразу увидел немецких стервятников. Тройка «мессеров» заходила со стороны солнца. Судя по всему, фашисты уже разглядели советские «Илы» и теперь готовились к атаке.

Глухов приготовился к стрельбе, выцелил крайний левый «мессер», и тут их самолет словно стал падать в яму. Глубокую, отвесную. Это потом, позже, Владимир понял, что комэска Шпончиков тоже увидел вражеские истребители и бросил самолет в пике. Но это было потом. А в первую секунду Глухова резко приподняло и швырнуло вниз, он опустился на парашютную лямку, на которой сидел, но та не выдержала веса и лопнула. Владимир, падая, ухватился за гашетку пулемета и дал длинную очередь.

Немецкий истребитель пролетел над ними целым и невредимым, а когда они вышли из пике, Глухов увидел, что сам, из своего же пулемета «рубанул» по собственному хвосту. Пули попали в противовес, перебили передний лонжерон, трос поворота. Тут уж не до боя, вернуться бы домой.

Комэска Шпончиков запрашивает: «Володя, ты живой?» Живой-то он живой, но от такого позора готов сквозь землю провалиться. Хотя до земли было далеко и с такими повреждениями на нее еще надо сесть.

Три раза комэска Шпончиков заходил на посадку. Дважды неудачно, на третий раз с трудом приземлился.

Встревоженный командир полка примчался к ним на полуторке:

— Что случилось, ребята?

Шпончиков выпрыгнул из кабины, спустился на землю, осмотрел хвост:

— Вот сукин сын, фашист, засадил нам…

В это время техник Глухов, сгорая от стыда, говорит сверху, из кабины стрелка:

— Леонид, да это я сукин сын. По своему хвосту засадил.

А комполка, слушая диалог пилота и горе-стрелка, только головой покачивает, да ладонью подзывает к себе Глухова, чтобы сказать ему пару ласковых слов.

Но, как говорится, не бывает худа без добра. Техник Глухов потом трое суток не вылезал из-под самолета, а командир полка приказал усилить ту самую лямку, что оборвалась под Владимиром. И стрелки больше не падали в кабине и по собственным хвостам не били.

Таков был его первый и… последний вылет. Он помог понять молодому технику свое истинное место в боевом строю. Каждый должен делать свое дело: пилот — летать, а механик держать в исправности боевую машину. Однако легко сказать, да как непросто сделать, если, например, на дворе минус двадцать пять и смазка густеет, двигатель клинит. Не чувствуя пальцев рук, приходится вскрывать броню, промывать, смазывать кожух тяги газа, чтобы двигатель давал нужные обороты.

При этом надо не забывать поглядывать в небо, ибо в любой момент могли появиться вражеские «Юнкерсы» или «Мессершмитты». И тогда главное успеть юркнуть в отрытую на стоянке самолета щель, переждать налет, и опять за дело. Это если, конечно, налет прошел удачно. Но такое случалось не часто. Обычно приходилось менять пробитые осколками бомб колеса самолета, латать поврежденные рули, другие детали.

Как-то, помнится, у одного из самолетов в ходе боя оказалось сильно поврежденным хвостовое колесо. Восстановить деталь было невозможно, а замену найти еще труднее. И тогда Глухову пришла в голову неожиданная мысль: что, если вместо колеса выстругать лыжу. Деревянную лыжу.

Механики поддержали «рационализаторскую» идею, вырубили в лесу березу и изготовили лыжу. К общей радости, самолет взлетел и, что главное, вернувшись из боя, успешно сел. Так и летал с лыжей до самой весны.

Много чего было за эти боевые месяцы: расскажи теперь — и не поверят. Прилетел комэска после одного из вылетов, он, как авиационный механик, оглядел самолет и обнаружил пробоину в крышке верхнего люка двигателя. Люк открыл, а дальше обнаружил повреждение карбюратора. С повреждениями все было ясно, оставалось только ответить на вопрос: чем так разворотило крышку и карбюратор?

Что ж, пришлось сбросить комбинезон, гимнастерку и залезть поглубже в развал блоков двигателя. Каково же было удивление, когда он нащупал и вытащил на свет 45-миллиметровый неразорвавшийся немецкий зенитный снаряд. К самолету сбежались механики, потом летчики, и, разглядывая снаряд, все пришли к единому выводу: комэска родился в рубашке. Взорвись эта штука внутри двигателя, и последствия были бы самые печальные.