Онлайн книга «Аркадий Аверченко»
|
Сатириконцы, смотревшие на мир иронично и подмечавшие любые проявления фальши, с первых месяцев великих событий стали высмеивать «паразитов войны» — писателей и журналистов, сделавших «патриотизм» своей профессией. Александр Грин в скетче «Редактор и писатель. Сцены из военной жизни» (1914) рассказал о том, как некий Редактор ни за что не хотел брать у Писателя рукопись о жизни Марины Мнишек, не отвечающую нуждам «текущего момента»: «Редактор (уныло). Гм… Мнишек. Кажется, я вас понимаю. Родословная кайзера? Писатель. М-м-м… н-н-нет. Редактор. Извините, я очень занят. Потрудитесь объяснить, в чем дело. Писатель (задумчиво, с убеждением). Оригинальный, яркий характер этой женщины, общий колорит ее личной жизни… Редактор (строго). При чем же тут война? Писатель. Я и говорю, что ни при чем. Редактор. Милый, читатель требует военных, злободневных рассказов. Писатель. Разве? Я не слыхал. А где вы читали об этом? Редактор. Извините, мне некогда… (Смотрит на писателя с ненавистью.) А где вы видели, чтобы теперь кто-либо читал иное, чем рассказы о войне?» Писатель, так и не угодив Редактору, удаляется ни с чем. Вслед за ним в кабинет заходит беллетрист Бяшко, пишущий по всем требованиям «текущего момента»: «Бяшко. <…> Останетесь довольны. Дело происходит в траншеях. Масса выстрелов. Редактор. И пулеметы есть? Бяшко. Все, все. Бронированные форты, пулеметы, цеппелины и даже фугасы. Редактор (влюбленно). Господи! Даст же Бог человеку! Роскошь пера! Пиршество красок! Быт, кровь и огонь! Бяшко (нерасслышав). А? Да: герой избит в кровь и брошен в огонь». Аналогичную проблему поднимал Аверченко, к примеру, в фельетоне «Специалист по военному делу. Из жизни малой прессы» (1915), в котором высмеял дилетантов, пишущих о войне и не понимающих смысла многих специальных терминов. Описанный в фельетоне разговор редактора газеты с «военным обозревателем» вызывает улыбку: «— Какую вы написали странность: „Австрийцы беспрерывно стреляли в русских из блиндажей, направляя их в них“. Что значит „их в них“? — Что же тут непонятного? Направляя их в них, — значит, направляя блиндажи в русских! — Да разве блиндаж можно направлять? — Отчего же, — пожал плечами военный обозреватель, — ведь он же подвижен. Если из него нужно прицелиться, то он поворачивается в необходимую сторону. — Вы, значит, думаете, что из блиндажа можно выстрельнуть? — Отчего же… конечно, кто хочет — может выстрелить, а кто не хочет — может не стрелять. — Спасибо. Значит, по-вашему, блиндаж — нечто вроде пушки? — Не по-моему это, а по-военному! — вспылил обозреватель. — Что вы, издеваетесь надо мной, что ли? Во всякой газете встретите фразы: „Русские стреляли из блиндажей“, „немцы стреляли из блиндажей“… Осел только не поймет, что такое блиндаж!» Аркадий Тимофеевич забавлялся и тогда, когда видел проявления экзальтированного отношения к военной теме, ставшей модной. В его записной книжечке этого времени мы обнаружили такую зарисовку: «— Кто вы? — Военный… — Слава Богу! Первый военный… — О нет, я военный портной» [54]. Веря в целебную силу смеха, Аверченко нередко выступал перед ранеными в госпиталях. Однажды водном из лазаретов с ним произошел интересный случай, описанный в рассказе «Страшный мальчик». Однако прежде чем привести из него цитату, просим читателя вспомнить обстоятельства севастопольского детства писателя, а именно хулигана Ваньку Аптекарёнка, державшего в страхе мальчишек Артиллерийской слободки. Вспомнили? Теперь предоставим слово Аркадию Тимофеевичу: «12 ноября 1914 года меня пригласили в лазарет прочесть несколько моих рассказов раненым, смертельно скучавшим в мирной лазаретной обстановке. Только что я вошел в большую, уставленную кроватями палату, как сзади меня, с кровати, послышался голос: — Здравствуй, фраер. Ты чего задаешься на макароны? Родной моему детскому уху тон прозвучал в словах этого бледного, заросшего бородой раненого. — Вы это мне? — Так-то не узнавать старых друзей? Погоди, попадешься ты мне на нашей улице, узнаешь, что такое Ванька Аптекарёнок! Страшный мальчик лежал передо мной, слабо и ласково улыбаясь мне. Детский страх перед ним на секунду вырос во мне и заставил и меня и его (потом, когда я ему признался в этом) рассмеяться. — Милый Аптекарёнок? Офицер? — Да. — Ранен? — Да. — И в свою очередь: — Писатель? — Да. — Не ранен? — Нет. — То-то. А помнишь, как я при тебе Сашку Ганнибацера вздул? — Еще бы! А за что ты тогда до меня „добирался“? — А за арбузы с баштана. Вы их воровали, и это было нехорошо. — Почему? — Потому что мне самому хотелось воровать. — Правильно. А страшная у тебя была рука, нечто вроде железного молотка. Воображаю, какая она теперь… — Да, брат, — усмехнулся он. — И вообразить не можешь. — А что? — Да вот, гляди. И показал из-под одеяла короткий обрубок. — Где это тебя так? — Батарею брали. Их было человек пятьдесят. А нас, этого… меньше». Летом 1915 года Аверченко предпринял поездку, которая в печати была названа «кавказскими вечерами». Он выступал перед ранеными в Кавказских Минеральных Водах и старался отвлечь этих людей от тяжелых мыслей, развеселить. Писатель намеренно отбирал для публичного исполнения довоенные произведения, позволяющие разрядить тревожную атмосферу и бездумно посмеяться. Газета «Пятигорское эхо» 15 июня 1915 года писала с благодарностью: «Этот высокий человек с таким добродушным характером и насмешливым лицом приехал к нам в то время, когда сумерки сделались особенно тягостными и мрачными, когда так трудно было дышать в спертом воздухе, и сказал только одно слово — смейтесь! Мы послушно рассмеялись, и как-то сразу стало легче, веселее на душе». Новые военные реалии вызывали новые темы творчества: к 1915 году в «Новом Сатириконе» прочно утвердился смеховой сюжет, рожденный условиями жизни при объявленном «сухом законе». С 19 июля 1914 года вследствие царского указа о запрещении производства и продажи всех видов алкогольной продукции на всей территории России торговля алкогольными изделиями была прекращена. Протестный «алкогольный» юмор сатириконцев был доброжелателен к пьющим. Они настолько иронически относились к «сухому закону», что в 1915 году выпустили целый сатирико-юмористический сборник «Осиновый кол на могилу зеленого змия», в котором скептически рассматривали перспективу всеобщей трезвости. Содержание этой книги не может не вызвать улыбку: Аркадий Бухов «Всемирная история пьянства», Исидор Гуревич «Алкоголизм и медицина», Александр Рославлев «Пьяные стихотворения» и т. д. |