Книга Страх (сборник), страница 32 – Валерий Белкин

Ален оборотился к родным, и взгляд внука, беспомощный и жалкий, подтолкнул бабушку. Она решительно засеменила старческими ногами по аллее бессмертных к захоронению своих близких. Семья поспешила за ней, Ален молил отца Айдеса только об одном: о милости, о снисхождении, но горькая участь ожидала и их.

Все было разорено: высокое надгробие разбили, плиты сдвинули, имена стерли, бедные останки умерших выбросили из их жилища, и нагие скелеты в ветхом тряпье бесстыдно распластались по земле.

Понял Ален, почему помертвели жители.

Не разрушенные склепы принесли горе, их можно восстановить, беда притаилась в другом: в стертых и загаженных надписях с именами, чужаки знали, что делали, нет имени – нет человека, изгонят боги души предков с небес, а живущих в крепости, когда придет их время, не впустят в рай. На славу позабавились, похваляясь силой своей и мощью, злодеи.

Обломки, белые кости, тощее деревце облепила паутина, ее серые лохмотья, знамена нечисти, что бушевала здесь ночью, развевались на ветру.

Первой заголосила бабушка.

– А-а-а, о-о-о!

Она царапала лицо, рвала волосы, каталась по земле, мама с отцом поднимали ее, но старуха вырывалась, умоляла не мешать выполнить долг перед мужем, перед дедом. И хор из женских и детских голосов вторили ее вою и плачу.

Ален метался по кладбищу, хватал людей за руки, заглядывал им в глаза.

– Где наши души, где наши души, где они прячутся?

Никто и не думал ему отвечать – горожане сами не знали, не ведали, как выпросить прощения у богов, какие жертвы возложить на алтарь, чего жаждут небожители. Низкие тучи накрыли кладбище, заморосил дождь, солнце не появлялось – не дождались милости.

И кинулись люди к крепости, треножники, еду побросали, кувшины разбили, устремились с кладбища. Скрылись за дверьми, на окна и вход тяжелые замки навесили. Не все вернулись к очагам, многие от глубокой печали испустили дух по дороге в город.

Однако, покой не наступил: в домах подаренные вчера на праздник ткани превратились в паутину, она повисла по углам комнат. Хозяйки не осмеливались притронуться к жутким кружевам, не сметали со стен, боясь накликать новую беду.

По городу мужчины штурмовали дома ткачих, выбрасывали женщин на мостовые и терзали в упоении: это они по ночам пряли, горе вплетали в полотна.

Собралась толпа у дома Алена, глухо ворчала, не врывалась, двери не взламывала, ибо знали: разорвут по злобе старуха и дочь ее нити судеб соседей, к вечеру те и умрут. Пряхи стояли на коленях у алтаря, взывали к богу Агни простить, спасти. Окно разлетелось вдребезги, второй камень разнес в осколки посуду в шкафу. Задул, засвистал ветер, повеяло в комнате лютой стужей. Ален приготовился принять неизбежное.

За окном раздался мужской голос, спокойный, уверенный:

– Расходитесь, люди, поспешите домой, дети ждут!

Ален выбежал к тому, кто отдал безумный приказ – вход прикрывал от толпы Квентин.

Люди угрюмо молчали, держа наготове камни, палки.

Воин достал меч из ножен, вонзил в крыльцо, возложил на него руки. Жители попятились, никто не желал попасть под острое лезвие, круглый щит охранял от камней.

Вдруг горожане заволновались, зашумели и расступились – к дому шла Авива, в длинном платье цвета воды реки Айдес, в венке на голове из белых цветов.

– Жених мой, я люблю тебя, твое хрупкое тело, твой наивный взгляд, твои невинные губы, твои мягкие волосы, зверя в тебе!

Раздались клики одобрения, Авива улыбнулась.

– Он мой король, вы дети наши, расходитесь по домам, к очагам, и вечером соберемся у южных ворот на жертву за возвращение милости и упокоения наших предков.

Толпа рассеялась, Авива повелела Квентину вложить меч в ножны, не напоминать о крови в этот день. Он повиновался, Ален спросил:

– Почему ты не остановила зло, королева ночи?

– Все вернется, и все вернутся сегодня, я сделаю.

– Мне пора, нас ждет Ритус.

– Иди, мой жених, возвращайся с именным мечом, до вечера!

Ален стыдился и глаза поднять на старшего брата, но, понимая, что он обязан прервать молчание, вымолвил:

– Вчера я был не прав.

– Согласен. Ты еще маленький, очень маленький.

– Но я был ночью с Авивой, – возразил Ален.

– С мамой Авивой.

На берегу собрались юные бойцы, лишь они в городе могли носить оружие, лишь они владели мечом, копьем и щитом. И было их тридцать, еще не посвященных в зрелую жизнь – возраст не подходил. Но каждый верил и знал: после сегодняшней жертвы наступит час входа в храм и клятвы верности городу.

Недружелюбно встретили Квентина и Алена, отводили взгляд, хмуро смотрели в сторону. Кит выступил вперед и обратился к Квентину.

– Ты выкрал жертву богам – нас покарали в гневе, ты умрешь, ты обязан умереть, кровью смыть позор.

Выхватил меч, вмиг юнцы окружили их и наставили копья. Одно коснулось груди Алена, другое – спины. Хорошо усвоили ученики тактику ближнего боя.

– Неплохо, – одобрил Ритус, отвел копье от себя, – не спорю: враги надругались над останками.

– Боги не могут быть врагами у города, – Кит побелел.

– Я ничего не сказал про богов, ты их обвиняешь в обиде на нас!

– Он не обвиняет, – бросился на защиту сын обувщика. – боги ждали жертву, а ты, – гневно взглянул на Квентина, – отнял ее у них.

– Он чужак, – подтвердил Кит.

– Неправда, – вскинулся Ален, – он скиталец!

– Э-э-э, – удрученно начал Квентин. – так думали и в Шудуле, но боги не мстят, боги плачут, смертные приходят и истребляют других смертных. Мы спали, не стояли на страже, упустили врагов, те насмеялись вволю и попрятались, думаю, их много.

– Так чего ждем, – с вызовом обратился ко всем Кит, – найти, найти, и убить!

Кит потряс копьем, юноши повторили клич, готовые броситься в бой.

– Дети, малые дети, – Ритус остановил юнцов, – нельзя выходить из города, жителей оставим без защиты, нас перебьют поодиночке.

Кит с раздражением вонзил копье в землю, бойцы недовольно понурились.

– Не унывайте – сегодня и покажите, чему обучались; преклоните колени.

И Ритус провел обряд посвящения без жреца в воины в мужчины – время пришло, враги у ворот. Вручил именные мечи, бережно приняли юнцы боевое оружие, поклялись биться до последней капли крови, если боги так пожелают.

– Ночью отправляемся на стражу, стоим там во имя бессмертия, во имя жизни, смерти для нас нет.

Ален, силясь понять полковника, в одиночестве стоял поодаль. Его лишили чести повязать на поясе именной меч и войти гордо в дом.