
Онлайн книга «Звездолеты погибшей империи»
![]() Ангел. Извини, Григорий. Это… личное. Мой план выглядит слишком рискованным, чтобы я с кем–то делил ответственность за него. Но при любом другом варианте — риск еще больше. Акрополит. Понимаю… Ты рассчитываешь, что они клюнут на отвлекающий удар и направят на Укурмию часть сил с Токугавы? Стратиотик. Ну, это все–таки маловероятно… Ангел. Почему? Если Укурмия будет нами захвачена, такое станет достаточно вероятным. (Молчание.) Музалон. Ангел, вы можете арестовать меня за нарушение субординации, но я скажу при всех: вы сошли с ума. Вы — второразрядный офицер. У вас нет ни одной серьезной победы. Если не считать героической атаки Мегалополя, конечно. На что вы замахиваетесь? Я поверить не могу, что вы хотите перед решающей операцией так разделить силы. Ангел. Можете считать меня кем хотите. Но я — ваш командующий. У меня есть полномочия. Музалон. Ваши полномочия не позволяют менять план штаба Объединенного флота! Ангел. Позволяют. В чрезвычайной ситуации. Музалон. Как, интересно, вы определяете ее границы? Ангел. Любая война — уже чрезвычайная ситуация. Музалон. Я подам рапорт императору. Ангел. Пожалуйста, но только после завершения операции… Господа, я вынужден сказать неприятную вещь. В отношении любого офицера, который осмелится в боевой обстановке саботировать мои приказы, я буду действовать строго по уставу. Вы меня понимаете? Стратиотик. Вы грозите нам расстрелом. Музалон. Если ваш план приведет к разгрому… Ангел. Я знаю, что тогда будет. И вы знаете. (Молчание.) Ангел. Адмирал Музалон! Лично для вас я сделаю уступку. Если вы категорически против моего плана, я готов пойти на нарушение устава и освободить вас от командования. В этом случае я поведу линкоры к Токугаве сам. Музалон. Мне надо подумать. Ангел. У вас есть на это полчаса. Теперь вы, адмирал Макензен. Укурмию защищают три или, если не повезет, четыре линкора из группы флотов «Е». Ваш козырь — естественно, маневренность. С четырьмя линейными крейсерами вы должны сбить их все в первые минуты боя. А идеальный вариант — это чтобы боя, как такового, вообще не было. Займитесь сейчас трассами подхода к цели… там есть «черные зоны», идите по ним — лоцию я уже скинул на ваш комм. Вопросы? Макензен. Какие линейные крейсера вы у меня забираете? Ангел. Какие назовете. Макензен. Берите «Тирпица» и «Шпее». Ангел. Принято. Еще вопросы? Фрегаттен–капитан Макс фон Рейхенау, командир ЛКР «Райнхард Шеер». Вопрос у меня. Ангел. Слушаю, фрегаттен–капитан. Рейхенау. Разрешено ли нам вести огонь по поверхности планеты? Если, конечно, мы решим, что в этом есть военная необходимость. (Молчание.) Ангел. Да. Разрешено. Разумеется, только в самом крайнем случае. Выигрыш войны этого стоит. — Я не помешаю? Два офицера, сидевшие в глухом зале за овальным столиком, вскочили и вытянулись. Адмирал Макензен махнул им рукой, веля садиться. — Черт–те что, — сказал он. — А, вот кресло… Макс, не сочтите за труд, включите кофейный аппарат. Белый куб зашумел. Макс фон Рейхенау подставил чашку, протянул ее. — Завтра, — сказал Макензен, ни на кого ни глядя. Рейхенау пожал плечами. — Завтра так завтра. Непонятно, правда, когда он все успел… — Мне тоже это непонятно, — проворчал Макензен. — Особенно учитывая, что об этом плане не знал даже его начальник штаба… Я уж начинаю верить слухам, что он киборг. Рейхенау закинул ногу на ногу и покачал носком блестящего ботинка. Обычно даже офицеры носили в походе мягкие боты; но капитан флагманского линейного крейсера пока что считал нужным точно блюсти форму. — Я не верю в киборгов, — сообщил Рейхенау. — В очень странных людей верю, это да. Интереснее другое. Чего вы ждете от этой операции, Людвиг—Иоганн? Сказать можете? Второй сидевший на диване офицер с интересом повернул голову — не каждый день услышишь обращение к адмиралу прямо по имени. Но Макензен, похоже, принял это как должное. — Сначала познакомьте меня с коллегой, Макс, — сказал он. — О, извините, — сказал Рейхенау. — Это старший лейтенант Котов. Андрей Николаевич. (Молодой офицер встал и поклонился.) Наш навигатор. Макензен кивнул и, не вставая, протянул старшему лейтенанту руку. — Простите, — сказал он. — Устал. От нынешней операции я жду, что она кончится провалом и приведет к затягиванию войны. Ангеловский план формально правилен, но он не имеет никакого запаса прочности. Даже старый проект Объединенного флота был все–таки менее авантюрным… Где тонко, там и рвется, знаете такую пословицу? В любом случае, теперь нам теперь остается только честно выполнять этот план. И надеяться на чудо. Он залпом допил кофе и тяжело поднялся. — Не вставайте… Я пойду посплю. И вам советую. Шесть часов сна — почти вечность… — с этими словами Макензен удалился, аккуратно закрыв за собой дверь отсека. Оба офицера посмотрели на пустое кресло. — Где тонко, там и рвется, — пробормотал старший лейтенант Котов. Рейхенау остро взглянул на него. Котов усмехнулся и продекламировал: — «Отзовись, пожалуйста. Да нет, не отзовется. Ну и делать нечего. Проживем и так. Из огня да в полымя, где тонко, там и рвется, палочка–стукалочка, полушка–четвертак…» Человек, который написал эти стихи, посвятил их своей жене. Они до этого прожили вместе тридцать лет, причем в чужой стране, в эмиграции — было тогда такое слово. В нищете. Но не расстались. И было это почти тысячу лет назад. Самые нежные стихи на свете… Из них я эту пословицу и знаю, собственно. Рейхенау улыбнулся. — Из вас никогда не получился бы строевой офицер, Андрей. Не считайте это критикой. Просто у вас не тот склад личности. Кстати, что такое «полушка»? — По–моему, это какая–то очень мелкая монета. Рейхенау опять улыбнулся и вдруг откинулся на диване, заложив руки за голову. Грация у него была кошачья. — Сколько вам лет, Андрей? — Тридцать один. — Вы женаты? Андрей задумался. — Это… сложная история. Короткий ответ — «нет». К сожалению. Мы… знакомы уже восемь лет. В каком–то смысле мы… одно целое. Причем она так считает тоже. Но… — он запнулся. Черт, как об этом сказать?.. — Бывает так, что из–за чьей–то слабости, или из–за чьей–то ограниченности, или вообще из–за случайностей люди, которым предназначено быть вместе… не оказываются вместе. Я сложно сказал. Но я не знаю, как проще. Я собирался… нет, не буду говорить. Не знаю. |