Онлайн книга «Тихая музыка за стеной»
|
Коллеги завидовали, но не злобились. Ариадна правильно себя вела. В самой глубине души она была доброй, как дед. Любила людей, сочувствовала каждому. Ведь каждого можно за что-то пожалеть. Даже королеву английскую. Прибегала Мирка. Очень много жрала. И задавала вопросы. Тоже много. – Как Ося? – интересовалась Мирка. – Кандидатскую защитил, – отвечала Ариадна, пробуя суп. Она готовила вечером. Другого времени не было. – Дай тарелочку, – просила Мирка. Ариадна послушно подавала суп и ложку. – Ты меняешь мужа-ученого на кагэбэшника? – спрашивала Мирка. – Уже поменяла, – уточняла Ада. – Совсем с ума сошла? – Это почему? – не понимала Ада. – КГБ служит власти. А всякая власть – насилие. – Но нельзя же отменить государство и власть. – Отменить нельзя, а держаться подальше можно. – Сейчас не тридцать седьмой год, а семьдесят третий. – А что изменилось? Просто они зубы не выбивают. В психушки отправляют. – Леон никого никуда не отправляет. Он – элита. Мозги. – Вот это и есть самое зло, – заметила Мирка. Ариадна пробовала мясо на готовность. Ложка обжигала. – Я вышла замуж не за функцию, а за человека. А что касается функции, то такое принято во всем мире: ЦРУ, ФБР. Так устроен миропорядок. – Можно не соглашаться с миропорядком. – И что изменится? – спросила Ада. – Миропорядок изменится. Не сразу. Постепенно. – Не представляю себе, как можно бороться с целым государством. Это все равно что поставить табуретку на пути несущегося поезда. Он ее сшибет и разнесет, и никто не заметит. – А как же правозащитники? Даниэль, Синявский, Зверев… – Табуретки. Больные люди. – Это ты больная. Не можешь бороться, отойди в сторону. Хотя бы не целуйся. – Я целуюсь не с государством, а с мужчиной. Мирка застонала. – Зуб болит? – участливо спросила Ариадна. – Это я от удовольствия. Вкусно очень. Весь день на сухомятке. – Налить еще? – спросила Ада. – Вообще-то я наелась. Ну да ладно. Поем впрок. Ада поставила вторую тарелку. Мирка стала есть впрок. Идейные разногласия не портили аппетит. С бабушкой что-то случилось. Она стояла у плиты и жарила котлеты. Вдруг ни с того ни с сего сняла с себя фартук и легла на кровать. – Что с тобой? – удивился дед. – Ты заболела? – Я больше не хочу готовить, – ответила бабушка. – Я стою за плитой шестьдесят лет. Мне надоело. – А как же обед? – Не знаю. Мне все равно. Дед растерялся. – Но ведь Лизонька так устает. Ты же не хочешь, чтобы она работала в две смены: в театре и дома, – увещевал дед. – Мне все равно. Через неделю бабушки не стало. Она умерла на рассвете, как принято. Дед не хотел в это поверить. Он простирал худые руки вверх и взывал: – Сонечка, куда улетела твоя душенька? Сонечка безмолвствовала. Дед стал метаться по комнате, как большая птица, случайно влетевшая в незнакомое тесное помещение. – Нет! – вопил дед. – Нет, нет, нет… Он бился головой об стену. Вид его был страшен. Дед мог бы включить свой привычный конформизм: согласиться с Богом. Так устроен мир, все умирают в конце концов. Как все, так и мы. Спасибо и за это. Сонечка могла умереть раньше, а могла не родиться вообще… Но дед не хотел согласиться с Богом, не желал смириться со смертью жены. Он буквально рвал и метал. Разбил стеклянную дверь в столовой. Потом лег и затих. К вечеру его не стало. Лиза подозревала: дед что-то принял, заготовленное на крайний случай. Значит, его конформизм не был всеобъемлющим. С чем-то он мирился, а с чем-то нет. Дед согласился с потерей статуса – был дворянин, стал совслужащий. Согласился с потерей богатства, жилья, страны. Но с потерей жены он согласиться не смог. Видимо, они были – одно. И странно: дед никогда не демонстрировал своей любви к жене. Просто они понимали друг друга с полувзгляда. Понимали молча. Они, как правило, молчали, но это было не напряженное изнуряющее молчание скуки, когда все слова сказаны и нечего добавить. Это было молчание глубокого, удовлетворенного покоя, когда ничего больше не надо, кроме того, что есть. Хоронили их в одной могиле. Видимо, дед так хотел. В день похорон ему исполнилось девяносто пять лет. Ариадна плакала безутешно. Ее успокаивали, увещевали: длинная жизнь, дай бог всякому столько пожить. Надо не плакать, а радоваться. Как в Индии. Но Ариадна не хотела слушать. Объективно все правильно. Долгая жизнь, подарок судьбы. Остаться живым в этот жестокий век, дожить до правнука. Но Ариадна не судила объективно. Именно субъективно. Это ее дед, вечно живой и бесконечно любимый. Это ее бабушка, ее защита от всех врагов – внешних и внутренних. Без них как будто лопнуло полотно жизни. Образовалась прореха, в которую дул ледяной ветер. Старики оставили внучке приданое: сундучок с драгоценностями. Но какими… Сапфиры – кабошоны, многокаратные бриллианты, изумруды, опалы. Всему этому не было цены. Молодец дед. Не все отдал Ленину. Кое-что оставил внучке. Леонард сгонял в Ригу, у него были там свои люди. Продал кое-что, обменял камни на деньги. На вырученную сумму купили дачу в ближнем Подмосковье. Отремонтировали, обставили, обвешали картинами. Получилось поместье. Каждые выходные выезжали на свежий воздух, вывозили Марика. Совсем другое качество жизни. Первое время Ариадна возила еду с собой, потом наняла повариху Галю, она же сторожиха. Друзья Леона съезжались в гости, усаживались вокруг овального стола. Бедная Галя лезла из кожи вон, старалась угодить. И действительно угождала. Еда – качественная, ни одного проходного блюда. Компания – качественная. Ни одного случайного гостя, если не считать Мирку. Но Мирка приходила исключительно пожрать. Она жила одна и ленилась готовить себе одной. В беседах не участвовала. Ела и уходила. Это был ее протест. Мирка оказалась своим человеком в доме. Ей все прощалось. Друзья тоже были постоянные. Постоянные восемь человек, по количеству стульев вокруг стола. (Не считая хозяев.) Ели, пили, пели песни Высоцкого и Галича – тех, кого выдавливали из страны. Не будешь же петь разрешенные песни, типа: «БАМ-БАМ-БАМ». |