Книга Майский сон о счастье, страница 2 – Эдуард Русаков

– Лена… – шептал он, томясь и смакуя сладкое имя ее («Ле-е-ена!..») – тающее, соскальзывающее с языка, словно льдинка.

Конец был таким же внезапным, как и начало. А может быть, эта внезапность явилась такой лишь для Пети, для слепого влюбленного мужа, а прочие трезвые люди, вероятно, давно уж о чем-то догадывались.

Прошло пять лет супружеской жизни, и Лена стала скучать. Особенно, как ни странно, скучала она дома, не на работе. Томилась, слонялась из угла в угол, вздыхала. Однажды, случайно зайдя на кухню, Петя (уже – Петр Степаныч) уловил тихий шепот, не предназначенный для его ушей: «Пусто, пусто… господи, почему так пусто?..»

Пела теперь она редко, только когда мылась, запершись в ванной комнате и лениво любуясь на свое тело, матово мерцающее в запотевшем зеркале.

С работы стала приходить поздно. Объясняла, что задерживается в клубе, в художественной самодеятельности. Петр Степаныч стал сомневаться. Стал потихоньку ревновать.

Однажды он решил встретить Лену после работы. Зашел за ней в ее диспетчерский пункт, что возле речного вокзала.

В тесной комнате было душно, толпились шоферы, кондукторы. Курили, сплетничали, травили анекдоты.

– Добрый вечер, – сказал, входя, Петр Степаныч, и огляделся. – Извините, а где Лена?

– Какая Лена? Ах, Ле-ена… – промямлил диспетчер и отчего-то смутился и опустил глаза. – Лена где-то здесь. А вы подождите… она сейчас.

– Она вернулась с рейса? – спросил, чуя беду, Петр Степаныч.

– Вернулась, вернулась.

– Они же с Пашкой, в автобусе, – вмешался один из шоферов.

– С каким Пашкой? – испугался Петр Степаныч.

– Да не слушайте вы его, – сказал диспетчер. – При чем тут Пашка? Сейчас она придет.

– Ладно, – кивнул Петр Степаныч. – А где этот автобус?

– Я же сказал – подождите, она скоро придет! – рассердился диспетчер.

– Автобус за углом, налево, – сказал шофер-информатор, добрая душа.

– Ага. – Петр Степаныч снова кивнул и вышел. Следом за ним вышел и шофер.

– Пошли, я покажу, – сказал шофер, не скрывающий радости от предвкушения скандала. Он подвел Петра Степаныча к стоявшему за углом автобусу.

В автобусе было темно, двери закрыты.

– Там же никого нет… – с острой надеждой и мольбой прошептал Петр Степаныч, косясь на ухмыляющегося шофера.

– Как же, – хмыкнул тот. – Щас я тебе буду кино показывать…

И он вытащил из кармана нейлоновой куртки серебристый китайский фонарик и включил – и направил луч света прямо в окно автобуса.

Первое, что увидел Петр Степаныч – вскинутые белые ноги Лены, обхватившие спину нависшего над ней человека…

– Выключай! – закричал Петр Степаныч и заплакал, и выбил из чужих рук фонарик, и побежал прочь.

Не хочется даже и рассказывать, как и о чем они потом прощально беседовали. Не хочется вспоминать.

Елена ушла. Не хотела уходить, плакала, в ноги падала, жалуясь на «помрачение», руки его целовала. А потом ушла.

Несколько дней Петр Степаныч грустил и томился, привыкая к горькой мысли о крахе семейной жизни. Развода не требовал, а Елене при встрече сказал, что согласен на развод, но пусть она сама хлопочет.

– Зачем мне развод? – сказала она, надеясь на прощение. – Я за другого замуж не собираюсь…

– Дело твое, – буркнул Петр Степаныч. – Дело хозяйское. Потребуется – скажешь.

– Не потребуется, – прошептала она нараспев, вымаливая взглядом карих лживых очей: прости. Смотреть на нее было больно, а голос ее был просто невыносим.

– Пока, – кивнул он, не глядя, и пошел прочь.

Постепенно, день за днем, он стал привыкать к ее отсутствию. Лишь иногда, по ночам, вздрагивал, просыпался – и шарил с просоночной надеждой возле себя… и не находил.

В один из праздников друзья-приятели, как и раньше, в прежние холостяцкие времена, собрались в квартире у Петра Степаныча. Зная о нынешнем его одиночестве, специально пригласили двадцатилетнюю Розу, юную лаборантку с завода медпрепаратов.

Пили, пели, плясали. Во время танца, прижимаясь мягким животом к Петру Степанычу, Роза лукаво шепнула:

– Я живу далеко, на правом берегу… Вероятно, нет смысла сегодня мне ехать домой? Может, уеду завтра?.. Что скажешь, Петя?

– О чем речь, разумеется, – ответил он, целуя ее в кончик вспотевшего носа и продолжая неуклюже танцевать.

Роза была хороша – блондинка с нежной кожей и острыми зубками. Чайная роза. Эмблема печали.

Так, вроде бы, началась новая полоса в жизни Петра Степаныча.

Иногда, забываясь, особенно в полусне, по привычке шептал он: «Ле-е-ена»… – обнимая прильнувшую Розу, и та напрягалась, фыркала, отстранялась от него и кричала злобно, будя соседей:

– Дурак! Тряпка! Опять – ее вспомнил?!

– Э, брось, – добродушно отвечал он. – Не лайся. Это я нечаянно и случайно.

А однажды, идя с работы, он вдруг услышал певучий голос Елены, окликающий его со стороны:

– Петя!

Он резко обернулся – никого не было вокруг.

– Чудеса, – прошептал Петр Степаныч и ускорил шаги, боясь, что оклик повторится. Не повторился.

По вечерам, почти ежедневно, являлась душистая Роза, приносила медицинский спирт, смешивала его с фруктовым сиропом и заставляла Петра Степаныча пить эту гадость. Он морщился, пил. А потом Роза начинала-продолжала его уговаривать, чтобы он всерьез подумал и ускорил дело с разводом. И женился на ней, на Розе.

– Разве я – плохая женщина? – спрашивала Роза, горделиво выставляя крупную грудь. – Молодая, красивая, здоровая. Я – умная. Я – практичная. И я – верная, в отличие от некоторых. Если изменю – убей.

– Что ты, что ты! – шутливо пугался Петр Степаныч. – Я убивать не умею.

– Знаю, ты слишком мягок, – и Роза продолжала атаку: – Тебе нужна именно такая женщина, как я!

– Да, конечно, – смиренно соглашался он.

– Нет, Петька, без шуток. Ведь тебе тридцать второй год. У тебя плешь скоро будет.

– Где, где? – всерьез пугался Петр Степаныч, хватаясь за голову.

– Шучу, – и она щелкала его по лбу. – Дурачина ты, простофиля. Еще капризничаешь… Пользуйся моей добротой, пока не поздно.

– Хорошо, женюсь, – кивал он согласно.

И в этот самый миг он вдруг услышал певучий и нежный голос пропащей жены:

– Петя, не на-а-адо! Не делай этого, Пе-етя. Она ж тебя, стерва, сожрет… ми-илый!

– Что?! – Он вскочил со стула, огляделся по сторонам. Кроме него и Розы, никого в комнате не было.

Петр Степаныч выбежал на кухню, заглянул в туалет, ванную комнату – нигде никого.