Онлайн книга «Нострадамус»
|
Когда изобразить они хотели Марса и Венеру, Двух рисовали ястребов изящными значками, К ним добавляя рядом двух ворон. Самец – то символ Марса, самка же – Венеры. Животные других родов не столь в любви сильны, Но ястребы – не им чета. Подруга ястреба отдаст себя самцу, Хотя бы тридцать раз до этого с ней близок Он был, а после захотел любви бы вновь. Вот почему в Египте самку этой птицы, Столь ненасытную в любви, с Венерой почитали. Сам ястреб солнцу посвящен — Ведь солнце также тридцать раз вступало В любовные сношения с людьми. КАК ОНИ ИЗОБРАЖАЛИ БРАК Когда они хотели символ дать для свадьбы — Когда начаться ей, когда же завершиться — А также чтобы отразить природу человека, То рисовали с удивительным искусством Картинку, а на ней – изображенье двух ворон, Или двуполое созданье, разделенное надвое, Чтоб показать, как вновь оно соединится Воедино стараниями Марса и Венеры. КАК ОНИ РИСОВАЛИ ВУЛКАНА Чтобы дать нам понять, что мы видим Вулкана, Рисовали они скарабея-жука и стервятника рядом. Их же знаки скрывали Минерву, ведь ими Источник и сила любви обозначены тайно. Лишь старанья Минервы хранят этот мир — Для того ей не нужен пол мужской. Стервятник же служит символом этой богини. Ведь от всех остальных небожителей Эти два бога – Вулкан и Минерва – отличны Тем, что гермафродиты они. ЧТО ОНИ ПОДРАЗУМЕВАЛИ ПОД СТЕРВЯТНИКОМ Когда они хотели обозначить мать, Границу или край, или способность видеть, Предвиденье иль год нарисовать желая, А также жалость, или двух богинь — Палладу и Юнону, следуя заветам, Или драконов двух желая к ним прибавить — Стервятником все это рисовали. Мать – потому что нет у них самцов, — Стервятники рождаются, не зная связи С самцом, и это доказать нетрудно. ЧТО ОНИ ОБОЗНАЧАЛИ ПРИ ПОМОЩИ ЗВЕЗД Обозначая бога иль судьбу, Иль неизбежный фатум, или цифру «пять», Они звезду изображали, принимая ее за божество. Как и звезда, божественное Провиденье Своею тенью всех укроет. Мир наш существовать не может Без Фатума: рок – главный средь божеств. Никто из смертных не способен оказать Сопротивленья власти звезд и их движенью. Число же «пять» нетрудно объяснить: На небе светят мириады звезд, Но только пять из них своим движеньем вечным Определяют судьбы мира и людей. ЧТО ОНИ ОБОЗНАЧАЛИ ПРИ ПОМОЩИ БАБУИНА Изобразить луну желая или письма, Весь круг земной, иль плаванье, иль гнев, Или жрецов священного Египта, Или вращение земли желая показать — Рисуют бабуина, что привязан нежно К ночному божеству златой луны. Когда луна темнеет, приближаясь к солнцу, То бабуин-самец не ест, не спит, не пьет. В печаль впадая, радость забывает, Склонив глаза к земле, оплакивает он Все, что с луной должно свершиться, Которой нет прекрасней и не может быть.
[40] Общий тон трактата Нострадамуса – радостный и оптимистичный. По сути, это гимн наукам и образованности, без которых невозможно постичь тайны природы и ее творений. Если искусство чтения иероглифов утрачено и оказалось окутанным тайной, если природа еще скрывает некие загадки, превосходящие возможности человеческого разума, – надо приложить все усилия, чтобы разгадать их. История циклична, когда-то иероглифы читать умели, а теперь нет; но возвращается время, когда это знание вновь откроется трудолюбивым и ценящим ученость людям. В общем, нет ничего невозможного: надо только внимательно изучать культурное наследие древних. Идея «Перевода» во многом проясняется, если вспомнить концепцию герметизма – мистического учения, якобы дарованного людям богом Гермесом Триждывеличайшим (Трисмегистом) в очень глубокой древности. «Герметический свод» – сборник античных сочинений соответствующей тематики – был переведен на латынь флорентийским филологом и философом Марсилио Фичино еще в XV столетии с греческих рукописей, специально приобретенных на юго-востоке Европы. Писания Гермеса стали откровением для западной публики, не искушенной в изысках восточной мистики. В довольно-таки туманных пассажах герметического свода видели даже некое предвосхищение учения Нового Завета. Появление перевода подвигло многих европейских гуманистов на поиски смысла египетских иероглифов, в которых, как считалось, заключен сокровенный смысл учения Гермеса. Однако все попытки их расшифровки вплоть до исторического открытия Жана Франсуа Шампольона оказались неудачными. Не стала исключением и книга Нострадамуса, чье толкование иероглифов было весьма далеко от истины. «Перевод „Иероглифики“ Гораполлона» остался неопубликованным при жизни Нострадамуса. Изданию этого сочинения помешали грозные события, полностью поглотившие время и силы будущего пророка. В ноябре 1544 года обильные дожди в Провансе вызвали наводнение, которое разрушило часть городской стены Авиньона. Рона вышла из берегов, и по воде в своих гробах плавали трупы с кладбищ. Затоплен был весь Юг: из Шато-Ренара можно было на лодке доплыть до Сен-Реми. Из-за разлива рек погибли тысячи домашних животных. Их разлагающиеся трупы способствовали распространению страшной, неизлечимой в те годы болезни – чумы. Термин «чума», означающий в современной медицине конкретную болезнь, в прежние эпохи использовался в широком смысле для названия почти всех эпидемических, инфекционных, быстро распространяющихся заболеваний. Если дизентерию (flux de sang, «кровотечение») относительно легко опознать по симптомам, описанным в дошедших до нас текстах, то другие эпидемические заболевания историку «вычислить» труднее. Под названиями «чума» (pestis), «зараза» (contagium) или «пагуба» (morbus) могли скрываться сыпной тиф, эпидемический менингит, геморрагические лихорадки, а также различные формы собственно чумы – болезни, которая вызывается бациллой, открытой в 1894 году А. Йерсеном и С. Китасато, и передается человеку через блох и черных (чумных) крыс либо, в первичной форме, воздушно-капельным путем. Под именем чумы в свое время «действовали» и другие, неизвестные в настоящее время заболевания. До сих пор не идентифицирована так называемая «английская потовая горячка», масштабная эпидемия которой разразилась в 1517–1518 годах: «Она поражала своих жертв обильной потливостью, от них начинало смердеть, а лицо и все тело становились красными… На голове и теле появлялась сыпь, иногда в виде обширных струпьев. Больной умирал прежде, чем осознавал, что следует обратиться к лекарю. Эта безжалостная внезапность смерти от потницы ужасала тех, кто пока еще оставался здоровым. Люди падали на улицах, во время работы, в церкви, некоторые успевали добрести до дома, чтобы рухнуть бездыханными там. Внимательно изучивший болезнь лекарь писал, что она убивала „некоторых в тот момент, когда они открывали окно, других, когда те играли с детьми у дома; одних болезнь уничтожала часа за два, другим хватало и часа… Кое к кому смерть приходила во сне, к иным в момент пробуждения, одни умирали в веселье, другие в заботе, некоторые голодные, а иные сытые, некоторые занятые, другие же праздные; в одном доме иногда погибали трое, иной раз пятеро и больше, а порой и все“. Часто не было времени ни составить завещание, ни послать за священником, а ведь тех, кто умер без завещания или без соборования, на освященной земле хоронить запрещалось». [41] |