Онлайн книга «SPQR V. Сатурналии»
– Это не слишком меня удивляет, – сказал Цицерон. – Ведьмы, саги, стриги и так далее – в основном они остались от древних культов земли, некогда господствовавших во всем Средиземноморье. Они уже были, когда явились дорийцы, чтобы принести в Грецию небесных богов, и они жили в Италии, когда сюда мигрировали предшественники латинов. Мы признаем подземных богов, отмечая вечером, после заката, их ритуалы. Но эти уцелевшие сторонники архаичной веры исполняют свои обряды, как делалось в древности, в глубокой ночи. Что касается мундуса, то за него сойдет любая дыра в земле, если человек настроен верить в подобные вещи. По всему миру величайшие праздники проходят в одно и то же время года: весеннее и осеннее равноденствия, летнее и зимнее солнцестояния. Сатурналии – наш праздник зимнего солнцестояния. Логически рассуждая, поклонники земных культов в таких случаях будут веселиться в ночное время. Временами Марк Туллий мог становиться педантом. – Наверное. Как бы то ни было, прошлой ночью я был там и видел все сам, – объявил я и рассказал ему, что случилось в роще. Цицерон слушал очень внимательно и серьезно. Когда я дошел до патрицианок, которых узнал, он меня перебил: – Фауста? Ты уверен, что это была она? Похоже, оратор встревожился. – Она была самой поразительной из всех знатных женщин. Даже без одежды ее ни с кем не перепутаешь. «Почему он беспокоится из-за Фаусты? – задумался я. – Почему не из-за Клодии?» – Это… огорчительно, – сказал Туллий. – Не так огорчительно, как то, что случилось после, – заверил я его и рассказал о жертвоприношении. В отличие от моего отца, Цицерон не делал суеверных жестов, хотя лицо его выражало легкое отвращение – скорее, из-за примитивности обряда, чем из-за самого убийства. В те времена никто не занимал в Риме высокую должность, не став свидетелем обильного кровопролития. Когда я рассказал, как провел тех, кто меня схватил, и вернулся в город, мой друг засмеялся и похлопал меня по плечу. – Поздравляю с героическим спасением, Деций! Никогда не встречал другого человека, способного так выпутываться из самых трудных ситуаций. Ты, наверное, потомок Улисса. Когда-нибудь ты должен подробно рассказать мне о делах в Александрии. Я получил четыре поразительно разных письма от друзей, которые были в то время там, и все они говорят, что не хотят тебя там видеть. Потом Марк Туллий заговорил серьезным тоном: – Что же касается неприятных дел на Ватиканском поле, это может оказаться щекотливой темой. – Почему? Человеческие жертвоприношения запрещены законом, разве не так? – Так, за исключением самых экстренных причин. Людей никогда не приносят в жертву без серьезных государственных санкций, и такое жертвоприношение выполняется освященными должным образом официальными представителями государственных культов. Мы считаем это пережитком нашего примитивного прошлого и всегда приносим в жертву того, кто уже приговорен к смерти за гражданские правонарушения. Но… Оратор поднял руку, растопырив пальцы, как делают юристы, и начал отсчитывать возражения – так убирают яйцо и дельфина [54], отмечая каждый круг гонки колесниц. – То, чему ты стал свидетелем прошлой ночью, происходило за стенами Города, по другую сторону реки, в местности, которая раньше была Тускией. Только это сильно умерит негодование, которое могло бы вскипеть, если б все происходило в пределах стен, в каком-нибудь уединенном доме или саду. – Да это было не больше чем в часе ходьбы отсюда! – запротестовал я. Цицерон покачал головой. – Мы, римляне, владеем чуть ли не всем миром, но мысленно мы – до сих пор обитатели маленького города-государства, расположенного на одной из самых малозначительных италийских речушек. Римлянину очень трудно почувствовать, что нечто, случившееся за городскими стенами, и вправду его касается. – Туллий загнул еще один палец. – У тебя были какие-нибудь свидетели? – Ну, да… Но все они танцевали вокруг костра и принимали во всем этом участие. – Другими словами, вряд ли они поддержат твои показания. Ты обвиняешь трех женщин из очень могущественных семейств… Следующий палец был загнут. – Конечно, эти женщины широко известны своей дурной репутацией, но ты представляешь, сколько несчастий они могут навлечь на твою голову? – Сестра Клодия и его невеста, а также невеста твоего доброго друга Милона, а она из рода Корнелиев, дочь диктатора и подопечная Лукулла, который до сих пор пользуется большой властью и влиянием. Если бы мы имели дело всего лишь со сворой крестьянок и деревенских жителей – это было бы другое дело. Далее – жертва. Еще один загнутый палец. – Будь он гражданином, особенно из хорошей семьи, толпы штурмовали бы курию, требуя что-нибудь предпринять. Ты его узнал? – Нет, – признался я. – Наверное, он был чужеземцем-рабом. По закону, их можно расходовать как угодно – это всего лишь собственность, не имеющая прав. Факт жертвоприношения, может, и является нарушением закона, но жертва не имела никакого значения. Цицерон опустил руки и положил их на расставленные колени. – Но хуже всего, Деций, время года. Никто из действующих преторов или эдилов не захочет назначать судебное разбирательство всего за несколько дней до того, как им предстоит оставить должность. – Но есть же преторы и эдилы будущего года, – возразил я. – И кто из них захочет затевать такое сомнительное судебное преследование, в которое будет втянут человек, на следующий год сделающийся некоронованным царем Рима? – усмехнулся оратор, а затем спросил уже более мягко: – Деций, как думаешь, ты сможешь снова найти то место? Я задумался, пытаясь вспомнить, где именно я свернул с Аврелиевой дороги на проселочную тропу, в каком месте тропы услышал вопль совы и последовал за этим зовом к глубоко утоптанной дорожке. И как далеко по той дорожке идти до уединенной рощи? – Наверное, – нерешительно сказал я. – Ватикан – большое место, но, полагаю, если я буду искать достаточно долго… – Я так и думал. Сегодня Сатурналии. Готов прозакладывать свою библиотеку против твоих сандалий, что до конца месяца ты не сможешь отыскать нужное место. Больше того – я поспорю, что даже если ты сумеешь его найти, все свидетельства жертвоприношения исчезнут. Ты не найдешь ни костей, ни колдовских принадлежностей, всего лишь опаленный участок земли. А этого мало, чтобы представить суду. – Ты меня просто обескураживаешь, – пожаловался я. – Прости, что не могу предложить более существенной помощи и поддержки. |