Книга SPQR V. Сатурналии, страница 43. Автор книги Джон Мэддокс Робертс

– Вам, наверное, приходится говорить довольно громко, – сказал я, уносясь мыслями в не относящиеся к делу мечты. – Я имею в виду – все эти хлопки по голому телу… Все эти постанывания и выдохи, когда по хрупким женским телам молотят смуглые руки мускулистых массажистов…

– Ты просто сам хотел бы там быть. Итак, я дала знать, что вскоре мне могут понадобиться услуги саги из-за состояния, которое должно оказаться затруднительным, поскольку я не замужем.

– Юлия! Ты меня шокируешь!

– Это не такой уже редкий предмет обсуждения в той компании. Они обмениваются именами самых известных мастеров абортов точно так же, как именами продавцов жемчуга или парфюмеров.

– О, вырождение нравов! – пожаловался я. – И в этой беседе всплыли какие-нибудь знакомые имена?

– Первым упомянули имя Гармодии, но кто-то сказал, что ее убили.

– Ты помнишь, кто знал о ее убийстве? – спросил я.

– Думаю, это была Сициния, та, которую зовут Лебедью из-за ее длинной шеи. Это важно?

– Вероятно, нет. Может, она захотела нанять Гармодию, поспрашивала в окрестностях Фламиния и узнала, что та убита.

– Еще рекомендовали Фурию. Ты упоминал ее вчера, не так ли?

– Да, упоминал, – ответил я.

– Но не рассказал мне всего, верно?

– Не рассказал.

Мы подошли к святилищу, перед которым была низкая каменная ограда. Я смахнул с нее пыль, и мы сели. Повсюду вокруг люди продолжали сходить с ума, прекрасно проводя время. В нескольких шагах от нас огромный мужчина в львиной шкуре, с несообразного размера дубиной демонстрировал чудеса силы. На углу Священного пути и Кливус Орбиус ^[55] была воздвигнута платформа для испанских танцовщиц из Кадиса, которые исполняли один из самых знаменитых танцев своей местности – в другие времена этот танец был запрещен законом из-за своей крайней похотливости.

– Деций! Прекрати глазеть на этих танцовщиц и обрати внимание на меня! – потребовала Юлия.

– Э?.. Ах да. Продолжай. Ты выудила еще что-нибудь из своих томных компаньонок в бане?

– Одна из них сказала, что женщина по имени Аскилта достойна всяческого доверия и что у нее есть палатка под аркой номер шестнадцать у цирка Фламиния.

– Аскилта? По крайней мере, непохоже на марсийское имя… Оно самнитское, не так ли?

– Я думаю – да. И разве ты не говорил, что палатка Гармодии была у Фламиния?

– Ургул сказал, что у Гармодии была девятнадцатая арка. Между ними оставалось только две. Возможно, Аскилта – именно та женщина, которую я должен расспросить.

– Ты имеешь в виду – «мы», Деций. Мы должны ее расспросить.

Я вздохнул. Мне следовало бы предвидеть, что так будет.

– Как всегда, Юлия, я ценю твою помощь. Но не понимаю, каким образом дела пойдут лучше оттого, что ты отправишься со мной.

– Деций, – ласково сказала моя невеста, – я никогда раньше тебе этого не говорила, но временами ты можешь быть удивительно тупым. Особенно когда имеешь дело с женщинами. Думаю, я смогу поговорить с этой травницей и заслужить ее доверие. А ты явишься туда как обвинитель и заставишь ее в страхе замкнуться.

– Я вовсе не такой страшный! Я – душа дипломатии, если захочу.

– Со всеми этими порезами и синяками ты даже хуже обычного. Тебе не только не хватает такта, ты даже не правдив. А теперь расскажи мне о Фурии.

Я не был до конца уверен, почему моя невеста так говорит и каким образом из ее первоначального утверждения вытекает ее последнее требование. Тем не менее, я слишком хорошо ее знал, чтобы что-нибудь утаивать, и рассказал о своей выбивающей из равновесия беседе с Фурией в ее палатке. Слушая, Юлия вперилась в меня сердитым взглядом.

– И ты решил, – сказала она, когда я закончил, – что меня расстроило бы то, что ты ласкал вымя этой стриги!

– Я не ласкал! – запротестовал я. – Эта женщина овладела моей истекающей кровью рукой и прижала ее к своей грудной клетке. В любом случае, «вымя» – неправильное слово. Скорее уж, привлекательный придаток, если хочешь знать.

– Хватит с меня! – воскликнула Юлия.

– В любом случае, – продолжил я, чуть ли не корчась, как ученик перед неумолимым учителем, – все было не так. Но она сказала, что я – любимый охотничий пес Плутона и что вся моя жизнь – это смерть тех, кого я люблю. Ты знаешь, Юлия, что я не суеверный человек, но я имел дело с мошенниками по всему миру и знаю, когда сталкиваюсь с чем-то другим. Та женщина оставила след в моей душе.

Юлия сделала глоток терпкого вина и уселась поудобнее, явно смягчившись.

– Теперь расскажи мне остальное. Что случилось прошлой ночью после того, как ты меня покинул?

Этот рассказ занял немного времени. Я говорил об этом уже в третий раз, а ведь еще даже не наступил полдень. Юлия хладнокровно слушала, пока я не дошел до описания жертвоприношения. Тут она побледнела и уронила медовое пирожное, от которого собиралась откусить. Моя невеста не была ожесточенной охотницей до власти или развращенной аристократкой, искательницей острых ощущений.

– О! – сказала она, когда я закончил. – Я знала, что эти женщины безнравственны, но никогда не думала, что они по-настоящему злые!

– Интересное различие. Насколько я понимаю, ты имеешь в виду патрицианок, а не ведьм?

– Именно. Стриги, похоже, всего лишь примитивные люди, вроде варварок или тех, кто жил во времена Гомера. Но Клодия и остальные должны были заниматься всем этим только из-за своей порочности!

– Цицерон сказал почти то же самое, – сообщил я.

– Цицерон? Когда ты с ним разговаривал?

Я пересказал нашу беседу с Марком Туллием. Юлия почему-то любила философские рассуждения и слушала с пристальным вниманием. К счастью, у меня была хорошо натренированная память, и я смог повторить реплики Цицерона слово в слово. Я был слегка расстроен оттого, что смертельная опасность, которой я подвергался, и мое отчаянное сражение не заставили мою невесту затрепетать. Конечно, я был здесь, рядом, и она видела, что в этом испытании я выжил, но я ожидал, что она как-то выкажет свое участие. То было не единственное разочарование в моей жизни.

– Он прав, – сказала Юлия, кивая. – То, что ты видел, было ритуалом очень древней религии. Вот почему те деревенские мудрые женщины выглядят довольно невинными, в некотором ужасном смысле слова.

– Философская отстраненность – похвальная черта характера, – ответил я, – но эти люди хотели меня убить. Во всяком случае, выколоть мне глаза.

– Наказания за осквернение и святотатство всегда жестоки. Кроме того, ты выбрался оттуда живым и невредимым. Не надо поднимать из-за этого такой шум. Вообще-то, ты не герой какой-нибудь эпической поэмы.