Книга Комната страха, страница 47 – Вадим Левенталь

Света бледнеет и сжимает губы. В огромных глазах просверкивает что-то вроде упрямства.

– Роза Семеновна, прекратите, – задерживаясь на согласных, ударяет она.

Роза Семеновна перестает смеяться и, поворачиваясь к Свете и к Ефиму Григорьевичу, умягчая свой голос, говорит:

– Ну привезете вы ее туда, и что? Могилу, может быть, будете копать? На улице минус тридцать! Земля тверже камня!

Света теряется, и голос ее становится нежнее и беззащитнее:

– Ну как-то же там хоронят…

– Как? – Роза Семеновна плотнее запахивает полы пальто. – Я вам объясню, как. – Она говорит не торопясь, обстоятельно: – Там еще осенью машинами вырыли два больших оврага, вот их теперь и заполняют потихонечку. Машины на улицах видели? Возят, собирают – и в овраг. Так что проще всего ее вниз отнести, привалить у стеночки, ее и заберут.

Света кусает губы и смотрит на Розу Семеновну. Иногда она отрывает взгляд от ее темного, мучительно впалого лица и разглядывает рисунок скатерти.

– Нет, мы все-таки должны сами отвезти, – говорит она.

Роза Семеновна непонимающе разводит руками:

– Нет, объясните мне, какой в этом смысл? Что вы ее привезете, что машина ее подберет. Их же даже не закапывают сейчас, весны ждут. Ей-то, – клюет она носом в сторону кровати, – уже всё равно, спасибо не скажет, да и жива была бы – не сказала бы. Ефим Григорьевич! Может, хоть вы один остались разумный человек?

– Да замолчите же, Роза Семеновна! – Света почти плачет. – Это сейчас не ей нужно, а нам. Нам нужно жить, будто мы живые, а не к смерти готовиться.

– Светочка, Светочка! – Ефим Григорьевич трогает Свету за плечо. – Знаете, давайте вместе пойдем. Я вас тоже одну не отпущу.

– Ну, что я говорила! – Роза Семеновна торжествующе поднимает палец. – Сдохнут, но с принципами сдохнут!

Ладонь старика плотнее сжимает плечо Светы, но она неожиданно спокойна.

– Роза Семеновна, вы, кажется, улетать собирались.

– Улетать? – удивляется Ефим Григорьевич. – Куда улетать?

Розе Семеновне приходится объяснять, куда делись ее кольца и шуба.

– Я, – говорит она, – и Светочку с собой зову. – Она пристально смотрит на Софью Павловну. – Светочка отказывается, не хочет вас, стариков, бросать. Будет вам свет ленинизма нести, так что без света не помрете. Что вы, Софья Павловна, молчите? – с досадой шипит она.

Старуха вскидывает очнувшиеся глаза, рот ее округляется.

– При чем тут Софья Павловна? Ефим Григорьевич, я вам объясню. Роза Семеновна улетает в эвакуацию и зовет меня с собой. Я отказалась. Во-первых, я действительно не могу. – Прижимает руки к груди. – А потом, у меня тут Володенька, я не могу.

– Да если бы тут был твой Володенька, – цепляется Роза Семеновна, – он бы даже спрашивать тебя не стал, силой бы в самолет запихал.

В криках они не слышат стука во входную дверь и тяжелых шагов по коридору. Из тьмы в воняющую горелым лаком комнату просовывает голову маленькая женщина. На иссушенном лице круглятся несчастные глаза.

– Светлена Петрова здесь? – осторожно спрашивает она.

В комнате становится тяжело, как под водой, у Светы перехватывает дыхание, рука вспархивает к воротнику пальто.

– Я, Петрова – я.

Ефим Григорьевич придвигается к Свете, Роза Семеновна темнеет лицом и медленно садится на стул. Голова Софьи Павловны дрожит. Маленькая женщина делает шаг в комнату, спиной опирается о косяк и кладет на живот потертую кожаную сумку.

– Открытка тебе, – сует она руку в сумку. – Да подожди ты, распишись сначала.

Света судорожно расписывается ломаным карандашом на серой бумаге, и женщина, зарывшись в сумку, перебирает бланки и открытки.

– А Светлена это что за имя такое? – вдруг, остановившись, неодобрительно взглядывает она на Свету.

Света тихо отвечает:

– Свет Ленинизма.

– Свет? Ну, хорошо, когда свет. – И вновь негнущимися пальцами отгибает уголки бумаг. – Хорошо.

Наконец женщина выдергивает открытку и протягивает Свете. Света выхватывает, переворачивает, и ее лицо расцветает, как подснежник.

– От него.

Женщина-почтальон, отвернувшись к двери, незаметно крестится. Света бросается к столу, хватает кубик хлеба, возвращается и стеснительно сует его ей.

– Это вам. – Она прячет глаза.

– Спасибо, доченька, – бормочет женщина и отправляет хлеб в рот.

Когда почтальонша уходит, Света быстро пробегает открытку глазами и зажимает ее, холодную, между ладоней.

– Ну что? – спрашивает Роза Семеновна будто бы недовольно, но в глазах ее что-то вроде тоски.

– Он придет. Его отпускают на два дня.

– Видите, Светочка не может с вами, – говорит Ефим Григорьевич.

– Ну-ну. – Роза Семеновна отвечает нетерпеливо и зло. – Сколько уже так было – открытка пришла, а человека-то уже и нет.

Света взрывается, до боли в руках сжимая открытку.

– Да замолчите же вы! Что вы за человек!

Света осекается, и повисает тишина. Роза Семеновна отворачивается к стене, и через минуту тихо говорит Ефим Григорьевич:

– Светочка, давайте Надежду Петровну завернем.

Они снимают с трупа одеяло, и, пока Света придерживает тело под мышками, Ефим Григорьевич стягивает с него пальто. Подбородок некрасиво повисает, обнажая фиолетовый язык и черные дырявые зубы. Света отрывает от простыни узкую полосу, подвязывает подбородок и маскирует белую повязку платком. Заправляет жидкие седые волосы под платок. Они обворачивают труп простыней и полосками подлиннее перевязывают три раза – ноги, грудь, шею. Надежда Петровна похожа теперь на муху, которую переваривает большой паук. Софья Павловна наблюдает за приготовлениями, взглядывая из-под бровей, иногда руки ее дергаются, но снова ложатся на колени и расправляют полы пальто.

Ефим Григорьевич пытается взвалить труп на плечо, но садится под тяжестью на кровать, труп придавливает его к стене. «Давайте, давайте», – шепчет Света. Вместе они поднимают кулек и несут его к двери. У двери они заминаются и вместе смотрят на санки. Роза Семеновна, заметив это, решительно шагает к ним.

– Возьму я санки, идите. И из кладовки заберу. А то гляди-ка, вдвоем они пойдут, два дистрофика. Я с вами пойду.

Света смотрит на Розу Семеновну, губы ее вздрагивают, собираясь сказать что-то, но она опускает глаза. Вместе они выходят – Света и Ефим Григорьевич тащат тело, Роза Семеновна поднимает санки и несет вслед за ними в коридор.

Софья Павловна остается одна и какое-то время прислушивается, как шуршат шаги, как бубнит старик, как ухает дверь. Квартира пуста. Грязный свет коптилки мечется от стены к стене. Струйка черного дыма выравнивается и неспешно течет к потолку. Софья Павловна поправляет выбившийся из-под воротника платок, привстает, чтобы поднять из кучи на полу половицу, и вдруг вспоминает, разворачивается, распрямляется.