Онлайн книга «Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта»
|
– У Щипакина и содержание национальное, – покосился на него ректор Николай Шуддходанович, сам ставивший танец. – А ты, чем бухтеть, сплясал бы чего. Критик. – Я еще на костях твоих спляшу, Колян. – Если я раньше твои кости не обглодаю. Остановить перепалку было некому: во все время медвежьего действа Синькин, не отрываясь, стучал по планшету, готовя самый главный в своей жизни пост. Наконец он вытер испарину со лба и перечитал написанное: И снова приветствую вас, дорогие мои, из древнего города Прыжовска. Вот и состоялось открытие выставки «Русское медвежье». И сегодня же во французской газете «Фигаро» напечатана статья «Культурная столица России». Как вы думаете, братья и сестры, какой город там называют нашей культурной столицей? Ага, правильно. Я тоже это название выучил. И значит, можно подводить итоги. Год назад, как все помнят, продал я галерею и отправился на далекий пляж под пальмы, лежать лицом вниз. И казалось мне, лежа под пальмами, что жизнь моя кончилась, что никому наше искусство больше на фиг не нужно, что прошла мода, что задолбали мы всех, кого можно задолбать, и восемьдесят процентов коллекционеров уехало туда, где нас не коллекционируют. И наступил конец постмодернизма. Прекрасной, блин, эпохи. А сам я приближаюсь к закату своему, и через пять лет будет у меня обрыдлая морда и поздняя осень в душе. Синькин оторвался от текста и поглядел на реку. По барже мчалась, стоя на месте, русская медвежья тройка, а на заднем плане трое рабочих устанавливали статуи языческих идолов. Но начался прыжовский проект – и появился смысл сперва в моей, а потом и в вашей жизни. Дал я людям работу, навел движуху и многим принес ощутимую пользу. И враги настоящие появились, с которыми не скучно. Даже памятник мне поставили при жизни – хороший памятник, в виде черта с рогами. Все было здорово. Но только чувствовал я с самого начала, что странный это город – Прыжовск. Город этот с дырой. Зияет в нем дыра. И уже много лет в эту дыру исчезают лучшие художники. Первым канул туда Никита Дуров, который изгнание из храма в девяносто восьмом устраивал, – вы, молодые, и не знаете такого. Нырнул Никита в прыжовскую прорубь, а вынырнул оттуда иеромонах Пафнутий. Потом Карасик, потом Джон Побери. А Машка Ртуть стала шведской попадьей. Ухнули туда и Беда Отмух, и Валька Пикус. Эти даже апостолами заделались. А самый последний случай произошел неделю назад, можно сказать, в прямом эфире. Все видели. Уж кто-кто, а патриарх наш, Мельхиседек Иваныч, не должен был поддаться. Ан нет: сдулся за пять минут и тут же объявил журналистам, что принял решение завершить художественную карьеру. Принял, значит, решение пропасть в черной дыре. И дыра эта – Петр Селиванов по прозвищу Силыч. И далее терпеть эту дыру нельзя. Надо ее заткнуть. По барже тем временем проходила целая процессия: медвежьи бояре тащили сделанный из разноцветных воздушных шаров древнерусский храм, а им на пятки наступал медвежий Петр Первый с целой армией одетых в зеленые мундиры топтыгиных. Прогнав бояр, Петр объявил медвежий бал. И стало быть, нуждается Силыч в прояснении. Как же прояснить-то его, а? Можно, конечно, подослать какого-нибудь злодея баню ему подпалить. Да только мы криминалом, как всем известно, не занимаемся. Так что остается последний выход: самому отправиться в пещеру и сразиться с драконом. В одиночку, как рыцарь Ланцелот Озерный. И не отговаривайте меня, дорогие, – не передумаю. Всё-то мы с драконом уже обговорили. Нажаловался я ему на беса, и взялся меня Силыч сегодня же облегчить. Портрет мой писать будет. Такой же, как у Шебуршина. Только не знает он, с кем связался. Посмотрим, короче, кто кого облегчит. Или я назад на Гоа поеду, под пальмы, или… Ну, поглядим. А вам, дорогие мои, от этой встречи картинка останется на память, с голубоглазым моим портретом. Если что, завещаю в общественное пользование. Information must be free! [6] Кондрат немного подумал и вбил заголовок: «Голубые глаза галериста». Пост повис в сети, а его автор, даже не взглянув на баржу, где одетые в комбинезоны мишки выкидывали авангардные коленца под разноцветными квадратами Малевича, тихо встал с места и вышел. На стуле остались подарки для губернатора: украшенный бриллиантами мобильный телефон в форме психоделического медного медведя, и еще номер газеты «Фигаро», где на пятой полосе была отчеркнута крохотная статейка за подписью некоего Жан-Мишеля Бабия: «Прыжовск – новая культурная столица России». Глава 28
Голубые глаза галериста Тимоша остановил машину в начале Прямой улицы и сказал: – Все, Кондрат Евсеич, приехали. Дальше вы сами. Вон его изба, в конце, с железной крышей. А я тут буду ждать. – Жди! У крыльца уже стоял Силыч. Участники грядущего сеанса даже не поздоровались: целитель молча распахнул дверь и повел пациента через дом и огороды прямиком к бане. По пути Синькин окинул взглядом фигурные грядки с убранным урожаем, но ничего не сказал, только выдернул из земли забытую репку и положил в общую кучу. В предбаннике он спросил, показав пальцем на кушетку, где виднелась закутанная с головой в одеяло долговязая фигура: – Слышь, хозяин, а это кто у тебя? Труп невоскресший? – Это предыдущий пациент, – ответил Силыч. – Полечился, теперь отходит. – Ну дай бог, чтоб отошел. Войдя в баню, Кондрат с кислой миной оглядел портреты старых знакомых на стенах, взглянул на световое окошко под потолком и спросил: – А где же ты моешься, Силыч? Или святым мыться не положено? – В городскую баню хожу, – смущенно ответил целитель. – Раз в две недели. А ты присядь, Кондраша, вон в то кресло. В ногах правды нету. – Верно сказано. Правда не в ногах, она в таких вот креслах с загибонами, – хмыкнул пациент, но место занял. Силыч приступил к обычной процедуре: принес мольберт с чистым холстом, а потом сказал извиняющимся тоном: |