Онлайн книга «Разруха»
|
Она надела очки. Сейчас Катарина видела нас совершенно отчетливо. Бережно сжав доллары ладонями, она вышла из гостиной и скрылась в своей комнате. Мы с Вероникой остались одни. Молчали — ошарашенные, смущенные, потому что Катарина никогда не восторгалась, она не любила демонстрировать свои чувства. — Черт тебя побери, Марти, — сказала, наконец, Вероника, — ты случайно не украл эти деньги? — Нет, — поколебавшись, ответил я. — Эта плесень, Борислав, вернул мне часть долга. — Неужели? — она по-своему истолковала мое смущение. — У меня остались еще семьсот долларов. — Прекрасно, — сказала Вероника, — просто изумительно. — Хочешь, поедем в Созополь? Мы теперь богаты, прошлым летом… — А кто будет за меня переводить Джудит Батлер? — Все будет, как раньше, я, ты и Катарина, — торопливо перебил ее я, — ты только представь себе, все будет, как раньше… — Ничего не будет, как раньше, — сказала Вероника. — Мила в Америке. — Мы отправим ей подробный мейл, она страшно обрадуется за нас, вот увидишь, душой она будет с нами. Когда мы в последний раз были в Созополе? — Не будет, как раньше, — упрямо покачала головой Вероника, — ты ведь сам об этом писал, Марти, все повторяется, но всегда по-разному. — Ладно… пусть все будет иначе, но ведь оно будет нашим. Мы сделаем его нашим. Прошу тебя, пожалуйста… — Ты пьян. Не выношу тебя в этом состоянии, просто не могу терпеть. — Не меняй тему. — Ты сам научил меня ничему не верить и быть реалисткой. Куда ты хочешь меня вернуть? — К тебе самой… к нам… — От нас уже ничего не осталось, — устало сказала Вероника. — Ты нас бросил, Марти. Ты от нас ушел. — Я перестану пить. — Дело не только в выпивке… — ответила смертельно уставшая Вероника. — Я заканчиваю роман. Поверь мне. Ну постарайся мне поверить в последний раз… На следующий день я проснулся в полдень. Хлопнула входная дверь. — Вероника? Вошла Катарина. Она улыбалась. — Ты была у профессора Василева? — я вдруг вспомнил имя глазного хирурга. Катарина неопределенно кивнула. — Он назначил день операции? — Операции не будет. — Если там не хватает денег… — я все еще улыбался, — ты просто скажи. — Их хватило на билет, — она покраснела и потупилась. — В среду я улетаю в Америку… к Миле. Визу я получила два месяца назад, Мила прислала мне приглашение и деньги на визу, — задыхаясь, бормотала она, словно боясь, что я ее прерву. — Я буду учиться в Америке, папочка. Мила будет меня содержать, я тоже буду подрабатывать, правда, это чудесно? — Это заговор! — я сбросил с плеч ее руки. — Заговор против кого? — ее увеличенные очками глаза наполнились слезами. — Мама знает? — Да, — Катарина не стала ничего скрывать. — Значит, я единственный… — Я не хотела тебя волновать. — Как слабоумного старика… — Я думала, ты за меня порадуешься, — сказала Катарина. — Я и радуюсь, — сказал я, — просто радость уж очень неожиданная. С ней еще нужно свыкнуться. Она промолчала. — Это как кирпич не голову средь бела дня. Странное чувство, понимаешь? — Что меня ждет в Болгарии? — спросила Катарина. — Что мне вообще здесь делать? Там, по крайней мере, от меня что-нибудь будет зависеть. Хоть на йоту что-то важное будет зависеть от меня самой. — Ничего не понимаю, — сказал я. — Похоже, я действительно глупею на глазах. — Здесь я даже наркоманкой не смогла стать! — сказала Катарина, утерла ладонью свою близорукость и покраснела. — Я даже смерть не смогла себе выбрать. Это прозвучало слишком заумно и патетично, но по сути верно. В Болгарии человек действительно не может выбирать, как ему жить. «Я тебя люблю, но никогда тебе этого не прощу!» — мне только сейчас стал понятен коварный смысл ее слов, прозвучавших прошлым, затерявшимся в Симеоново летом. Они тогда прозвучали так, словно она со мной прощалась. Я спас ее насильно, сделав выбор вместо нее, значит, сейчас должен был принять и понять ее выбор. Молчать. И радоваться. — Папочка, ну не надо так… — она погладила меня по лицу, — это ведь к лучшему. Скоро ты будешь гордиться своими дочерьми, вот увидишь. Я ужаснулся. Глянул на себя в зеркало над кухонным умывальником и поперхнулся собой. К счастью, слез не было. * * * «Письмо папе, лично в руки! Мила». Буквы на экране расплывались перед глазами. Я попытался сосредоточиться. «Папочка, дорогой! Мы с Катариной не предали тебя. Просто мы выросли, а ты этого не заметил. Когда-то, давно, еще до того, как я поступила на работу на кабельное телевидение, мне не хватало воздуха, я задыхалась и уже тогда поняла, что мне здесь не жить, что я уеду из Болгарии. И знала, что Катарина последует моему примеру. Сейчас мир стал маленьким, а мы с ней — большими. Мама так и не выросла, но она устала, устала до глупости. Я предчувствовала, я сознавала, что ты, наш дорогой, останешься один. Ты всегда был один — с нами и в то же время где-то далеко, куда нам недоставало сил заглянуть. Именно это заставило меня отвезти тебя к ламе Шри Свани, чтобы ты заглянул в свое умирание. Страх смерти (ты так умно описал его в своих книгах) это, в сущности, страх одиночества. Мне хотелось подарить тебе что-то, что сможет заменить тебе нас — надежную обитель, бездонный смысл, иную свободу, непознанное счастье… Что-то способное тебя приютить и стать только твоим. Я ждала, что ты будешь сопротивляться, и была поражена твоим странным талантом — ты с легкостью воспринял то, на что другим требуются неимоверные, продолжительные усилия. Думаю, теперь я знаю причину, по которой ты так упорно отказываешься найти себя, когда теряешь. Ты единственный из нас, кто понял, что просветление, к которому нас подталкивает Будда, есть ни что иное как приобретенная способность постигать истину без слов, что это возможность чувствовать, растворяясь в Целом, не думая о нем, только с помощью внутреннего самосозерцания. Просто, папочка, ты боишься, ты до смерти боишься, что, доверившись этому своему призванию, Гаутаме Будде, ты перестанешь писать! Что тебе придется проститься со зреющими в тебе словами. С твоей бесконечной книгой… Мы с Катариной тебя не предавали. Теперь мы будем любить тебя еще больше. Мила».
— «Слова? — еле смог написать я. — Да, мои слова, как ты догадалась… Будьте счастливы обе. Папа». * * * |