Книга По колено в крови. Откровения эсэсовца, страница 88. Автор книги Гюнтер Фляйшман

— Бог ты мой — Кагер! Я думал, ты уже на том свете.

— Фриц, как там наши из 2-го взвода? Пожав плечами, он кивнул.

— Мы потеряли Пфингстага. Еще в мае он попал под пулю снайпера. Все остальные живы и здоровы, насколько можно говорить о здоровье в данных обстоятельствах.

Оглядев меня, он спросил:

— А как твои делишки?

— Да ничего. Вот, вернулся, как только смог встать на ноги.

Мне отчего-то хотелось убедить его, что я не по своей воле столько проторчал в госпиталях.

— Кагер, ведь с тобой дела были плохи, ой как плохи. Врачи толковали нам, что, дескать, тебе каюк. Послушай, я страшно рад снова видеть твою морду!

— А я твою, — ответил я.

Наступило неловкое молчание. Потом я все же спросил:

— Кто же у вас за радиста? Крендла перекосило.

— Да какой-то мудила из «Лейбштандарта «Адольф Гитлер». Считает себя непревзойденным спецом. Ганс Краузе — так его зовут. Он приходится родней самому Теодору Эйке ^[26], но не скажу, какой именно — не знаю. Вот только одно странно — старик не пожелал взять к его к себе в 3-й полк СС.

— А еще кого прислали на замену?

Мне показалось святотатством упомянуть Пфингстага.

— Людвига Акермана. Хороший парень. Он прибыл к нам в мае.

Наступила еще одна томительная пауза.

— Ты не говорил с Дитцем, чтобы он помог тебе вернуться в наш взвод?

Я кивнул, и Крендл сразу понял, что об этом и речи быть не может. Он повернулся к Элуфу и Гейнцу.

— Вы тут приглядывайте за ним, а не то я приведу сюда весь наш взвод, и вы перед ними будете за него отвечать, — с улыбкой напутствовал моих новых сослуживцев Крендл.

И тут же, набрав в легкие побольше воздуха, добавил:

— Дитц говорил нам, что видел тебя. А я вот сам решил выбраться сюда поглядеть на тебя. Мне уже пора возвращаться, а не то Кюндер чего доброго узнает, куда я ходил.

— Всем от меня горячий привет и всего наилучшего. Кивнув на прощание, Крендл отправился в расположение 2-го взвода.

Я пробыл четыре дня на посту боевого охранения. А Элуф с Гейнцем — целых десять. Мы только и делали, что спали. Бог тому свидетель — что нам еще оставалось? Только спать, если на вверенном тебе участке ничего не происходило. Я коротал время за чтением листовок и газет, собранных моими товарищами за последние недели. Не было газеты, чтобы там не тиснули очередную статейку о великой культурно-исторической значимости войны. Я никак не мог взять в толк, как война может иметь культурно-историческое значение. Мне приходилось пропустить через уши массу партийной риторики относительно евреев, того, как они узурпировали германское правительство, промышленность, банковскую систему, экономику. Но эта проблема всегда существовала за пределами личного. Я был простым радиотехником из Магдебурга. И что мне все эти принимаемые в верхах решения? Какое мне дело до банковской системы и промышленности? Разумеется, в той или иной степени они касались и меня, и результаты принимаемых в верхах решений были явно не по душе мне. Я никогда не мог понять, почему, расстреливая в упор русских и бросая евреев в концлагеря, мы сможем решить решительно все свои внутренние и внешние проблемы.

На четвертый день моего пребывания в боевом охранении Гейнц и Элуф вдруг забеспокоились по поводу отдаленного гула канонады.

— Ложись! — скомандовал я. — Артобстрел.

Уже несколько секунд спустя советские снаряды взметнули вверх фонтаны земли вокруг нас. Элуф и Гейнц стали отходить в тыл.

— Куда? — рявкнул я.

— Куда-куда? В тыл! Куда еще? — выкрикнул в ответ Гейнц. — А ты чего ждешь? Кончится все, тогда вернемся!

Я не мог поверить, что они решились на такое, когда солдат расстреливали на месте за дезертирство и сажали за решетку за невыполнение приказа. Мне не раз довелось участвовать в боях, не раз оказываться на волосок от гибели, а в Боровиках получить тяжелое ранение. Но мне совершенно не улыбалось, чтобы меня вдобавок ко всему поставили к стенке за дезертирство. Прижавшись к земле в неглубоком окопе, я от души проклинал зажатую в руке винтовку К-98 — почему, почему у меня не было при себе автомата?! Гейнц и Элуф продолжали двигаться в тыл, я же оставался в самом пекле. Артподготовка русских продолжалась минут десять, потом, после непродолжительной передышки, противник вновь открыл огонь. Примерно через полчаса Гейнц с Элуфом вернулись.

— Чего это ты решил остаться здесь? — недоуменно спросил датчанин.

— Потому что это мой долг, — ответил я.

Меньше всего мне хотелось предстать в их глазах эдаким бесстрашным героем, но это на самом деле был мой долг солдата.

— В следующий раз давай отходи вместе с нами, — пробормотал Элуф. — Так-то спокойнее будет.

— Я решил остаться здесь и сражаться, если потребуется, — отшил его я.

— Ради тех, кто там? — Элуф многозначительно ткнул большим пальцем в сторону тыла, явно имея в виду наше офицерство. — А вот я решил больше не сражаться ради них, — презрительно бросил он. — Предпочитаю вовремя сделать ноги и остаться в живых.

Гейнц, слушавший нашу перебранку, закивал. Да, что-то не то происходило в 5-м полку СС, что-то здесь за время моего отсутствия изменилось. Боевой дух упал опасно низко, так недалеко и до открытого бунта. Такое свободомыслие в армии чревато бог знает чем, мелькнуло у меня в голове. Не в том смысле, что каждый решает за себя, именно так все и должно быть. Но твои решения не должны обернуться гибелью твоих товарищей.

— А как насчет того, чтобы сражаться ради твоих же товарищей? — не без язвительности спросил я.

В конце концов, именно Гейнц затронул эту тему во время нашей первой беседы.

— А ты? — вопросом на вопрос ответил Гейнц. — Ты остался здесь не ради нас с Элуфом. Мы как раз решили смыться и переждать. И звали тебя с собой. Почему же ты, в таком случае, думал только о себе? Где твое чувство солдатской солидарности? Оно тебе дороже? Или же для тебя куда важнее угодить нашим офицерам? — с нараставшим гневом спросил Гейнц.

Я ничего не ответил. Что я мог сказать? Мы долго-долго сидели молча, вдыхая пороховую гарь. Наше молчание нарушил вестовой, пробиравшийся мимо воронок.

— Не с вами этот чертов радист? — едва отдышавшись, сердито спросил он.

— Здесь он, — ответил я.

— Ты, что ли, радист? Давай бегом в тыл! Ты понадобился люфтваффе. Будешь направлять артогонь по удаленным батареям русских.