Онлайн книга «Гений»
— Не лапай. Дэй усмехается и беззаботно подмигивает солдату, но предостережение в его глазах и голосе заставляет того отпрянуть. Военный подмигивает нам обоим, бормочет что-то себе под нос и уходит вместе со своими друзьями. Я пытаюсь подражать смеху ночных бабочек, потом встряхиваю головой. — В следующий раз просто не обращай внимания, — шепчу я Дэю, одновременно целуя его в щеку, словно он мой лучший клиент. — Меньше всего нам сейчас надо ввязаться в драку. — Ты серьезно? — Дэй пожимает плечами и, преодолевая боль, идет дальше. — Это была бы очень смешная драка. У него просто не было шансов. Я покачиваю головой и решаю не обращать внимания на шутку. Мимо нас, выписывая ногами кренделя, проходит еще одна громкоголосая пьяная группа. Семь кадетов, два лейтенанта, золотые повязки на рукавах с дакотскими знаками различия, а значит они только что прибыли с севера и еще не успели поменять повязки на новые с символами их батальона. Они обнимают бабочек из клубов Белладжио — это великолепные девицы с алыми бархотками на шеях и татуировками на предплечьях. Вероятно, солдаты квартируются в казармах над клубами. Я еще раз проверяю свое одеяние, украденное из примерочной «Сан-Палас». По виду я не отличаюсь от других бабочек. Золотые цепочки с побрякушками на талии и щиколотках. Перья и золотые ленточки в моих алых (от краски из баллончика) косичках. Дымчатые с блестками тени для век. На щеке и веке вульгарная татуировка в виде птицы-феникса. Среди красных шелков открыты плечи и талия. Черные ботинки на шнурках. Но есть кое-что, чего не носят другие девицы. Цепочка из тринадцати маленьких сверкающих зеркал, которых практически не видно за прочими побрякушками на щиколотке. С расстояния их можно принять за еще одно украшение, совершенно не привлекающее внимания. Но, попадая в свет уличных фонарей, эта цепочка превращается в ряд сверкающих огоньков. Числом тринадцать — неофициальный знак Патриотов. Наш сигнал. Они, вероятно, постоянно наблюдают за главной улицей Вегаса, а потому как минимум заметят на мне сверкающую гирлянду. А когда заметят, признают в нас ту пару, которой помогли спастись в Лос-Анджелесе. Динамики телеэкранов громко крякают. Присяга начнется в любую минуту. В отличие от Лос-Анджелеса, в Вегасе национальную присягу крутят пять раз в день, все экраны прекращают крутить рекламу или новости, вместо этого появляются громадные изображения Президента, а затем все громкоговорители города передают следующий текст: «Я приношу клятву верности флагу великой Американской Республики, нашему Президенту, нашим славным штатам, единству против Колоний, нашей неминуемой победе!» Не так давно я каждое утро с таким же энтузиазмом, как и все остальные, повторяла слова присяги; я была исполнена решимости не допустить, чтобы Колонии Восточного побережья прибрали к рукам наше драгоценное Западное побережье. Но так было до того, как я узнала, какую роль сыграла Республика в смерти моих родителей. Теперь я не понимаю, как к этому относиться. Пусть выиграют Колонии? Начинают транслировать новостную хронику. Итоговый выпуск за неделю. Мы с Дэем смотрим, как на экранах сменяются заголовки:
Большинство сообщений не представляют никакого интереса — обычные заголовки новостей, поступающих с фронта, прогноз погоды, изменение законодательства, извещения о карантине для Вегаса. Вдруг Дэй похлопывает меня по плечу и показывает на один из экранов.
— Секторы драгоценных камней? — шепчет Дэй. Мой взгляд все еще прикован к экрану, хотя заголовок уже укатился. — Ведь там богатые живут. Я не знаю, что ответить, потому что сама еще не переварила информацию. Изумрудный и Опаловый секторы… Уж не ошибка ли это? Или чума в Лос-Анджелесе приобрела такие масштабы, что сведения о ней транслируются на уличные экраны? Никогда в жизни не слышала, чтобы карантин объявляли в секторах, где проживает верхушка общества. Изумрудный сектор граничит с Рубиновым — неужели в секторе, где живу я, тоже объявят карантин? А наши вакцины? Разве они не исключают вероятность заражения? Я вспоминаю некоторые строчки из дневника Метиаса. Он писал, что когда-нибудь появится вирус, остановить который будет невозможно. Я вспоминаю тайны, раскрытые братом, — подземные фабрики, не поддающиеся контролю болезни… систематические эпидемии. Меня охватывает дрожь. В Лос-Анджелесе справятся с болезнью, утешаю я себя. Эпидемия пойдет на спад, такое случалось и прежде. Новые заголовки бегут по экрану. Среди них и знакомый — о казни Дэя. Показывают ролик с расстрельным взводом во дворе: брат Дэя Джон принимает на себя пули, предназначенные Дэю, и падает лицом на землю. Дэй опускает глаза. Следующий заголовок поновее. Он гласит:
Вот как Республика выставляет дело. Якобы я пропала, а они надеются вернуть меня в целости и сохранности. Они не сообщают, что, вероятнее всего, хотят видеть меня мертвой. Я помогла самому известному преступнику страны избежать казни, помогла повстанцам из группы Патриотов инсценировать нападение на военный штаб и предала Республику. Но они не желают обнародовать эту информацию, а потому разыскивают меня без лишнего шума. К сообщению о пропаже прилагается моя фотография с удостоверения — снимок анфас, неулыбчивое лицо без косметики, только губы чуть тронуты блеском, темные волосы завязаны сзади в высокий хвост, на черном мундире сверкает золотой республиканский герб. Я радуюсь, что сейчас мое лицо разрисовано татуировкой. Мы проходим половину главной улицы, и тут динамики крякают снова — опять присяга. Останавливаемся. Дэй спотыкается и чуть не падает, но мне удается удержать его. Люди на улице смотрят на телеэкраны (не смотрят только солдаты, шеренги которых заблокировали перекрестки, чтобы обеспечить внимание каждого). Экраны мигают, изображение гаснет, а потом появляются портреты Президента в высоком разрешении. |