Онлайн книга «Сокровенное сказание монголов. Великая Яса»
«Бадай и Хишилиг спасли мне жизнь, великую услугу оказали. И, покровительство у Неба Вечного найдя, хэрэйдов я поверг, и на престол высокий я взошел. Так пусть же ныне и вовеки, аж до праправнуков, наследники престола моего заслуги этих двух мужей не забывают!» Так повелел он. Хэрэйдов племя повоевав, Своих никого мы не позабыли — Пленных меж всеми распределили. Тумэн тубэгэнцев в полон забрав, Его на части тотчас поделили, Мужам и сродникам всех раздали. В день боя, еще не приспела тьма, Донхайдцев множественный народ Уж был по стойбищам разведен. И полоненных жирхинцев тьма — Воинственный и жестокий род — Меж воями также был поделен. Довершив избиение хэрэйдского народа, Чингисхан сидел всю зиму в урочище Абжига худэхэри. Ван-хану и его сыну Сэнгуму удалось вырваться из кольца наседавших на них мужей Чингисхана. Когда, добравшись до места Нэгун ус в урочище Дидиг сахал, Ван-хан спешился у реки, чтобы утолить жажду, на него наехал Хори субэчи из караульного отряда найманов. «Я – Ван-хан», – назвался беглец. Но Хори субэчи не знал хана хэрэйдов в лицо; он не поверил иноплеменнику и убил его. 
Тем временем сын Ван-хана Сэнгум, его конюший Хухучу с женой ехали втроем в обход урочища; в поисках источника они скакали по пустынному песчаному нагорью, как вдруг Сэнгум заприметил стадо куланов, которые паслись, отбиваясь хвостами от оводов и мух. Сэнгум сошел с коня, передал поводья конюшему, а сам крадучись стал подбираться к куланам. Когда Сэнгум удалился на порядочное расстояние, Хухучу поворотил своего коня вспять и пустил его рысью, уводя за собой и лошадь хозяина. Жена конюшего окликнула мужа: «Всегда ты был хозяином приближен, Ни платьем, ни едою не обижен. Души в тебе не чаял он – почто ты Спешишь отвергнуть ханские заботы? Зачем ты от Сэнгума убегаешь, На произвол судьбы его бросаешь?» Видя, что жена начинает отставать, Хухучу крикнул ей: «Никак, ты хочешь стать женой Сэнгума?» На что та ответила: «Негоже, милый, бессовестною тварью, псу подобной, считать меня! Прошу тебя, оставь ему хотя бы чашу золотую! Пусть будет из чего воды напиться». Хухучу швырнул назад золотую чашу и поскакал восвояси. Явившись к Чингисхану, конюший поведал владыке, как бросил Сэнгума средь песчаных барханов, пересказал слово в слово свою перебранку с женой. Выслушав его, Чингисхан повелел: «Дарую жизнь лишь женщине его. Конюший же, что бросил хана, что своего же властелина предал, и моего доверья недостоин». И Хухучу тотчас был казнен. 
Рассказ о том, что замыслил надменный Таян-хан Узнав о случившемся в урочище Дидиг сахал, мать Таян-хана [215] найманского Гурбэсу [216] сказала: «Ван-хан – потомок рода древнего и ханского к тому же. Пусть принесут мне голову несчастного того. И если убиенный – точно хан хэрэйдов, устроим тризну по усопшему тогда». С чем и послали к Хори субэчи. Тот голову убитого отсек, доставил в ставку, где ее и опознали. А опознав, водрузили на белый войлок и совершили обряд жертвоприношения – возложили перед новым кумиром напитки и кушанья; прислуживали при этом невестки – стол трапезный накрывали, кубки с вином подносили, наигрывали на хуре [217]. В разгар церемонии голова Ван-хана вдруг рассмеялась. «Она смеется!» – вскричал взбешенный Таян-хан и велел ее растоптать. Воля хана была немедля исполнена. Тогда найманский воевода Хугсэгу сабраг, поступок хана не одобрив, изрек: «Негоже, хан, с кумиром – главою хана убиенного – так обходиться. Вон и собаки заскулили на дворе. Все это не к добру! Отец твой, Инанча билгэ, однажды слово обронил такое: «Почтенные пришли ко мне года, Жена была, однако, молода. И был всевластным Небом дар мне дан: На свет явился мальчик – сын Таян. Тщедушным, словно хилый тальник, сын мой рос, И задавал я сам себе вопрос: Как сможет он страною управлять, Тьмой подданных своих повелевать?» Сомнения терзали душу твоего отца, и, видно, неспроста. Собаки брешут – беды на носу. Единовластно ханша Гурбэсу В округе всем и всеми управляет. Ты робок, Таян-хан, и мягкотел. Охота – твой единственный удел, Другого голова твоя не знает». Не вняв увещеванью воеводы, самолюбивый Таян-хан надменно рек: «Торчат в степи, что на востоке, и много возомнили о себе монголы. Их кучка жалкая до смерти запугала, согнала с отчины и в бегство обратила, и, наконец, свела-таки в могилу Ван-хана, потомка древлеславнейшего рода. Ужели всех прибрать к рукам они хотят, поставить хана своего над нами? Известно, что на небе два светила – луна и солнце; в их воле освещать небесный свод. Но как же можно на земле двум ханам сразу править?! Я непременно попленю монголов этих и в отчину свою их пригоню» [218]. |