Онлайн книга «Фокусник из Люблина»
— Если уж взялся за карты, теперь ты никуда уж не попадешь, — сказала желтоволосая. — Завтра тоже будет день! Яша понял сразу же, что имеет дело с карточным шулером. В руках у Германа карты вели себя так, будто жили собственной жизнью. Ну-ну! Резвая же пташка нам попалась! — веселился Яша. Ладно, сейчас увидит, что и половчей есть. Сначала Герман показывал фокусы: с тремя картами, с четырьмя семерками, с подменой карты. Яша только качал головой и цокал: «Тц-тц-тц!». Чуть не сказал вслух, что это детские фокусы, и маленькая девочка могла бы их показать. Еле удержался. Яша сознавал, что уже поздний вечер, и если он еще хочет сегодня увидеть Эмилию, надо немедленно подняться и идти. Сию же минуту. Но с места не двинулся. Такая она недотрога, такая чинная, пускай ее подождет, возражал внутри какой-то голос. Яша всегда знал, что худший враг человеку — он сам. Все глупости свои и сумасбродства он совершал только по собственной вине, когда его одолевала хандра, неизбывная скука. Его так и тянуло к этому, будто кто подстегивал. Вот почему он и взваливал на себя множество новых и новых обязательств. Однако же сейчас никакой тоски не было. Перенял у Германа колоду. Того ждали дела, люди, а он тут сидит. Видно, и у других тот же недуг. Вот она, страсть «дна» принадлежать к порядочному обществу: карточный жулик из воровской малины воображает себя игроком из Монте-Карло; шлюха из Буэнос-Айреса полагает, что она в гостиной у Дон-Жуана, а обыкновенный головорез представляется себе террористом-революционером. Тасуя колоду, Яша метил карты кончиком ногтя. — Берите карту, — предложил он Герману. Тот вытащил короля треф. Яша снова сложил колоду. — А теперь кладите обратно и перетасуйте карты. Герман сделал, как ему было сказано. — А теперь я вытащу вам короля треф. — Большим и указательным пальцем Яша вытащил карту. Потом он показывал фокус, и Герман показывал фокус. Казалось, Герман все эти фокусы знает. Желтые глаза его блестели. Блестели от тайного, что он, тонкий знаток, выступает в роли дилетанта. Уж наверняка в доме у него не одна колода. Дюжина, по меньшей мере. — Смотришь на вас, так и кажется, что вы карты в рукаве прячете, — заметил Яша. — Карты меня прямо завораживают. Умереть и не встать. — Больше в карты не играете? — Только в «шестьдесят шесть» с женой. — Мне бы хотелось вам показать еще кое-что, — и снова собрал он колоду. — Выбирайте масть. Теперь Яша показывал фокусы, которых Герман, кажется, не знал. Глядел на Яшу озадаченно. Супил брови, хватался за нос, огромной своей лапищей теребил желтые волосы. Рейзл таращила глаза, не в состоянии поверить, что кто-то может перехитрить Германа. Зевтл подмигивала Яше, показывая ему кончик языка. Затем послала воздушный поцелуй. — Эй, Рейзл, у тебя морковки нету? — обратился Герман к сестре. — А почему редиску не попросишь? — отшутилась она. Было уже около одиннадцати, но оба они не могли остановиться — продолжали демонстрировать друг перед другом карточные трюки. Иногда требовалось блюдце, а то чашка, кусок картона. Кольцо, часы, цветочная ваза. Женщины приносили все, что требовалось. Герману стало жарко. По лбу катился пот, он вытирал его. — Вдвоем можно было бы кое-чего достигнуть. — Чего же, к примеру? — Мир покорить можно. Рейзл принесла водки, мужчины налили по рюмочке, чокнулись, сказали «прозит!», как по их мнению, полагалось, а женщины побаловали себя сладкой наливкой. Закусывали бисквитами, черным хлебом, швейцарским сыром. Герман приступил к разговору с грубоватой фамильярностью: — У рейферки, у врачихи этой я увидел её. Хорошенькая. Да и умненькая видать. Откуда мне знать, что и как? Говорит, муж ее оставил. И я подумал: «Пускай идет куда хочет, муж этот. А я хоть как-нибудь ей помогу». А про вас она только потом рассказала. Правда, упоминала про кунцнмахера, да ведь фокусники разные бывают. Кто по дворам с шарманкой ходит, тоже говорит, что он кунцнмахер. Но вы, пане Яша, артист. Первый класс! Тип-топ! Однако же чуть старше вас и больше понимаю. Голову даю на отсечение, здесь вам ничего не добиться. С вашим-то мастерством необходимо показать себя в Берлине, Париже, в Нью-Йорке. Лондон тоже неплохой город. Англичане обожают, чтобы их дурачили, и неплохо за это платят. А там у нас, в Южной Америке, вы были бы просто бог. Зевтл говорит, вы умеете усыплять людей. Как это называется? Магнетизм? Что же это такое все же? Я уже слыхал об этом, слыхал. — Гипноз. — Вы умеете это делать? — Капельку. — Как будто бы я это видал. И каждого можно усыпить? Человек засыпает? — Как бревно. — Значит, можно усыпить Ротшильда и утащить у него все деньги? — Я же гипнотизер, а не преступник. — Да-да, конечно, а все же… Как это у вас получается? — Напрягаю волю, навязываю ее другому, передаю желание. — Но как… Да, мир велик. Всегда происходит что-то новое. Открывают новые явления… Вот раз у меня была женщина, так она все делала, что я пожелаю. Захочу, чтобы заболела, и заболеет. Чтоб выздоровела — тут же выздоравливает. А когда я хотел, чтобы она умерла, моментально закрыла глаза. — Эй, это уж слишком! — сказал Яша. Помолчал немного. — Но это правда, чистая правда. — Герман, что за глупости ты говоришь! — сказала Рейзл. — Она стояла у меня на пути. Любовь — это прекрасно, но слишком много любви — ничего хорошего. Эта женщина обвилась вокруг меня, как змея, так что я и дышать не мог. Она была на пару лет старше и тряслась от страха, что я ее оставлю. Гуляю как-то по улице, а она, как обычно, по пятам. Так и ходит за мной. Я почувствовал, что задыхаюсь, и сказал себе: «Так больше не может продолжаться». — «Что ты хочешь? — она меня спрашивает. — Чтобы я умерла?» — «Оставь меня в покое», — говорю ей. — «Не могу, — говорит, — но если ты хочешь, я умру». Сперва я перепугался, но она привела меня в такое бешенство, что я уже начал думать: или моя жизнь, или ее… — Не хочу слышать ни единого слова! Ни единого! — Рейзл заткнула уши. Некоторое время никто не нарушал тишину. Слышно было, как в керосиновой лампе фитиль всасывает керосин. Яша глянул на часы. — Мамочка! Ну растяпа же я! — А сколько сейчас? — В Пинчеве уже рассвело. Ну, ладно, я должен бежать. Зевтл, останешься тут на несколько дней. Эти люди тебя не обидят. Я потом расплачусь, — сказал Яша. — Ну, ну, все уладится, — успокоила Рейзл. — Куда же вы бежите, ну куда же? — вопрошал Герман. — Здесь каждый, лишь чуть припоздает, впадает в панику. Чего вы испугались? Там, в Буэнос-Айресе, мы ночью не спим. Если пойдешь в театр, пьеса закончится только к часу ночи. Но мы не расходимся по домам, а идем в кафе или ресторан, заказываем бифштекс, и только после этого начинается настоящий разговор. Когда расходимся, белый день на дворе. |