Онлайн книга «Позвони в мою дверь»
— В пятницу ты подпишешь бумаги, — сказал он Ровенскому. — И попрощаешься с ребятами. Легенду придумай сам. Я бы, конечно, желал вышвырнуть тебя пинком под зад, но это повредит бизнесу. Если в эти два дня ты сделаешь хоть одно финансовое распоряжение, считай, что никакой договоренности не было, я даю ход уголовному делу. Сам понимаешь, увидеть твою морду за решеткой мне в кайф. Через неделю тебя и твоей верной женушки не должно быть на территории бывшего СССР. И на всю оставшуюся жизнь путь вам сюда заказан. Ровенский нервно сглатывал. Кадык дергался, словно на шее под кожей сновало вверх вниз большое насекомое. — Петров! Если я попрошу у тебя прощения… — Не трудись! Я мечтал заглянуть тебе в глаза, когда припру к стенке. Такое желание, наверное, обуревает всех мстителей. Совершенно напрасное. У гнид глаз нет. — Если бы ты не спрыгнул, ничего бы не случилось! — Случилось бы гораздо худшее. Сейчас, по крайней мере, мы оба остались в живых. — Давай обсудим детали сделки. — Нет! С холдинга ты не получишь ни нитки! — Выставляешь меня нищим? — Хочешь, я назову точную цифру прикопленного тобой за границей? — Не хочу! — Правильно. А то я бы нечаянно проболтался, как и этого добра могу тебя лишить. Ровенский вскочил, залился бордовой краской. «Ну, попробуй, вмажь мне, — мысленно подталкивал его Петров. — А я тебе отвечу! Расквашу твою морду под баклажан». Но Ровенский только выругался: — Сволочь! — Подонок! Это были слова прощания. * * * Петров подъехал затемно. В окнах горел свет, в гараже Зинина «ауди». Он рванул в дом. Так и есть: сидит, оловянные глаза к нему подняла, в руках его посмертное письмо. Он испытал острую и мгновенную радость. Еще несколько минут назад сокрушался, что не с кем отпраздновать победу. И вдруг такой подарок! — Какого черта ты приперлась? — прохрипел Петров. — Где дети? — Путешествуют по Европе, — машинально пробормотала Зина. Она не могла выйти из оцепенения, поверить, что он стоит перед ней, живой и невредимый. Зина не плакала, как предполагал в своем послании Петров, но с ней творилось неладное. Это были рыдания без слез: судорожное дрожание рук и головы, лицо перекошено, глаза сухие и ненормально блестящие, из горла вырываются хрипы и каркающие звуки. Выглядела она ужасно. Петров испугался, бросился к ней, как был — в пальто и заснеженных ботинках, — крепко обнял: — Я с тобой! Все хорошо! Все очень хорошо Мы победили. Мы теперь владеем холдингом. Ты меня слышишь? Понимаешь? Я победил! Я тебя очень люблю! Зина продолжала дергаться. Она не помнила, сколько времени пробыла на том свете — в мире без Петрова. Возвращалась в судорогах боли — не телесной, не душевной — будто снова рождалась на свет, но теперь уже большая, взрослая продиралась в игольное ушко, Петров ее вытягивал. — Ду-ду-думала Господь тебя упо-по-коил, — проклацали ее зубы. Зина несла бред, но Петров терпеливо ее слушал, гладил по голове, плечам, спине, кивал безумным речам. — За тебя мусульманин молился. Нет! Он же свинину ел на завтрак в самолете! Обманул меня! Спать хотел. Сказал: на восток и губами шевелил. Я поверила, когда вспомнила твою коленку железную. Трость в спальне стоит. Я ее уберу, а ты опять в угол ставишь. Я думала, что я умерла, потому что ты умер и письмо мне оставил. Петров порвал свое послание на клочки: — Видишь? Все! Нет его. Забудь навсегда. — Ты — это правда ты? — Зина перестала дрожать и говорила связно. Он взял ее руку и стал хлопать себя по плечам, голове: — Потрогай меня. Чувствуешь? Это я во плоти. — Сбрей бороду! — вдруг потребовала Зина, когда ее пальцы коснулись лица мужа. — Немедленно! — Хорошо, — быстро согласился Петров. — Сейчас же! — настаивала Зина. Торопиться с бритьем было глупо, но Петров согласился бы и пальцы себе отрезать, лишь бы Зина успокоилась. В ванной Зина торчала у мужа за спиной, держалась за край его сорочки. Совсем как Маняша, любившая захватить в кулачок мамину юбку или отцовскую штанину, когда руки у родителей были заняты. — Это ты! — сказала Зина, жадно вглядываясь в зеркало. — Мой муж. Только похудел. — На семь килограммов, — гордо подтвердил Петров и слегка обиженно спросил: — Неужели не заметила, что я от живота избавился? — Зачем ты прикидывался Другим? — ответила Зина вопросом на вопрос. — В каком смысле? — В сексуальном. У Петрова от неожиданности дрогнула рука, и он порезался. — Надеюсь, изменения не в худшую сторону? — В лучшую, — заверила Зина. — У меня с головой все в порядке, не смотри на меня как на умалишенную. Она провела пальцем по ранке на щеке, посмотрела внимательно на капельку крови, слизнула ее. У Петрова на секунду закружилась голова: эта женщина была дорога ему в нечеловеческой, в непереносимой степени. Он терял сознание, потому что оно не способно вместить его чувство. Он даже не мог обнять Зину — руки висели безвольными плетями. Она сама прильнула к нему, обвила руками шею. Они молча стояли в ванной. Капала вода из крана, надрывался телефон в гостиной. Зина первой пришла в себя, насторожилась: — Вдруг Валя? Дети? Вернулись в комнату. Петров ни с кем не хотел разговаривать. Но с другой стороны, ему требовалась передышка, чтобы утихомирить взбунтовавшееся сердце. Он снял трубку. — Петров? Это Козлов! — Козлов, это Петров! — Ты охренел, буржуй? Полмиллиона долларов! Мной теперь органы заинтересуются. — Деньги чистые, придержи кишечные газы. — Наверное, нужно тебя поблагодарить? — задумчиво спросил Козлов. — Обойдусь. Мы, меценаты, народ нетребовательный. — Я открою клинику неотложной помощи для детей, давно мечтал. — Это дело. — Себе тоже отщипну, не думай. — Думать не обучен. Считай, что для клиники открыт бессрочный кредит. Собери лучших травматологов. Если у какого-нибудь пацана коленка гнуться не будет, я с тебя шкуру спущу. — Как Зина? |