Онлайн книга «Средство от облысения»
– Сам хотел просить вас сохранить все в тайне. – Надеюсь, вы понимаете, голубчик, что не этот одеколон подвигнул меня помогать вам, а уверенность в том, что жену вашу оболгали. Вечером, вспоминая этот унизительный разговор, Володя вдруг явственно представил себе Зою Михайловну в одеждах римской матроны, восседающей в ложе цирка во время боя гладиаторов. Презрительно наблюдает схватку и время от времени велит подбросить рабам новые орудия убийства. – Хлеба и зрелищ, – проговорил Володя вслух. – Что? – переспросил Гена. – Я замечаю, ты стал бормотать, как придурочный. Переутомился на любовном фронте? – Где? – Ну, со своей Штангой. Дать женщине такое прозвище! – Осел! Штанга – это штанга, снаряд спортивный. – Ой, мамочки, а я думал… Ты хочешь сказать, что у тебя дамы сердца нет? – Отстань. – Нет, погоди! Ко мне твоя Лена приходила разнюхивать. Говорит, ты ей сам сказал. – Что сказал? – Что завел любовницу. – Так и сказала? – Дословно. – Подлая! Генка, все бабы – сволочи! – Наконец, дошло! – возликовал Гена. – Я тебе сколько лет твердил? За каждым ангельским личиком прячется дьявольская харя! К сожалению, без них не обойтись. Но спокойно живет только та часть человечества, которая натянула на своих баб паранджу и не дает им выхода из декрета. Пока моя Мила занималась детьми, лучше ее не было. Стала карьеру делать – как подменили, сухарь в юбке. Вовка, давай в мусульманство перейдем? Услужливая память вычеркнула из Генкиного сознания подлинную причину развода. Ведь Мила как бы простила его тогда. Почти три года бывшей жены он не видел. Приходил к детям, когда ее не было дома, или звонил по телефону, ждал детей на улице. Поэтому «сухарь в юбке» – утешающая фантазия. Генка постоянно кривляется, слова в простоте не скажет. А Лена утверждала, что это защитная реакция, что он замаскированно страдает. – Ты страдаешь? – прямо спросил Володя. – Отчего? – удивился Гена. – Слушай, мы можем договориться, чтобы обрезание нам не делали. Тебе хотелось бы стать обрезанным? Мне не улыбается, привык по-христиански. – Болтун! – отмахнулся Володя. Значит, Лена посмела приписать мужу собственные грехи? Подлость за подлостью! Надо же быть таким идиотом! Двадцать лет хранить верность! И кому? Да у них на завод из пяти институтов студентки на практику приходят. А когда в НИИ работал? Там восемьдесят процентов – женщины. Осел рогатый! Неизвестный науке зверь – лысый осел рогатый! Нет, напрасно он тогда ее не побил. Ничего, на Иванове отыграется, на ее Пупсике. "Если Ленка проговорится о моих намеках, – думал Гена, – прощай наша дружба. Сколько раз убеждался: как только бабы вмешиваются в мужские отношения – все, пиши пропало. Надо их в клетках держать. Нет, лучше в гареме". – Володь, как насчет мечети? – спросил он. – Мечи, – кивнул Володя, решив, что речь идет о покере. В шахматы они тоже играли, но больше в карты на мытье посуды. На следующий день Володя получил список, выполненный Зоей Михайловной с бюрократической аккуратностью. Лист разбит на графы. В первой стоял порядковый номер (всего семнадцать), во второй фамилия, имя, отчество, затем следовал год рождения, адрес и телефон, образование и место работы, в последней графе указывалось изобретение и отмечалось, выдано авторское свидетельство или нет. Признано было только открытие некоего Иванова Сидора Ивановича из деревни Притулки Саратовской области. Он предложил смешивать свиные фекалии с двадцатью шестью другими ингредиентами, чтобы получить удобрение, заменяющее коровий навоз. Этого агронома Володя исключил, как иногороднего. По той же причине еще пятерых. Потом вычеркнул всех, кому перевалило за семьдесят, и гениального шестнадцатилетнего подростка с пятью изобретениями. Володе не пришло в голову, какая издевка таилась в том, что Зоя Михайловна включила в список стариков и детей. Он кипел ненавистью, и накачанные мышцы звали в бой. В списке оставалось пять соискателей его ненависти. В тот роковой вечер Иванова выкрикивала имя мужа, но Володя запомнил только «Пупсик». Один из пятерых. Пупсик, скоро превратится в навоз без добавления посторонних ингредиентов. Володя бросился в Кузьминки, по первому адресу в списке. Дверь ему открыла старушка в платочке. – Ивановы здесь живут? – спросил Володя. – Здеся, – испуганно кивнула старушка. – Где он? – Дак кто? – Иванов! – рявкнул Володя и напряг мышцы рук. – Картошку копает. Тут недалеко, у окружной дороги участок захватили. Я им говорила – арестуют. У нас в колхозе за такое… – Фотографию давайте! – Сашкину? – Нет, его жены. Быстро! Володя рванулся в квартиру вслед за бабулей. Она дрожащими руками перелистывала семейный альбом. – Вот она, Любонька, на коммунистическом субботнике. Миловидная худенькая женщина никак не походила на ту Иванову. – Это не она, – пробормотал Володя. – Истинно она, только помоложе. Хотите, паспорт покажу? – Не надо паспорта. «Как, однако, просто нашим грабителям», – подумал он. – Бабуля, зачем вы дверь открываете незнакомым и в дом пускаете? – попенял Володя. – Да ты орешь, милый. Раз орешь – значит, милиция или власть. Что с Сашкой-то? – Все в порядке, картошку копает. Никто у него участок не отберет, не волнуйтесь. Всю Москву опахали – у всех не отберешь. Властям это только выгодно – народ ковыряется на зараженных почвах, а они дачи гектарные в экологически чистых местах строят. – Не понимаю я этого. Сам-то зачем пришел? – Думал, ваш Сашка с моей женой блудит, – неожиданно признался Володя. С каждой невольной исповедью ему становилось все проще признаваться в позоре. Так дело пойдет – начнет письма в газеты писать о своей горькой судьбине. – Ой, ошибся, милый! – сказала бабуля. – Сашка в свободное время крестьянские машины мастерит. Как тебя зовут? Володя. А меня Зинаида Тихоновна. Слышь, чайник свистит? Не попьешь со мной чайку, с вареньем малиновым? Уважь, посиди со мной. Я тут одичала в городе. Один телевизор с утра до вечера, а в нем сплошь срамота. – С Окружной ягодки? – Зачем? Из деревни присланные. Мы им сахар на поезде с проводниками отправляем, а они нам варенье. |