Онлайн книга «Бессмертники»
|
Эти четверо танцуют в труппе академии под названием «Корпус». В балете мужчины обычно довольствуются ролями слащавых принцев, а то и вовсе служат мебелью, но у Гали современная хореография, сложная акробатика, и семеро из двенадцати артистов «Корпуса» — мужчины. Среди них и Роберт, который застал Саймона, когда того тошнило в туалете, и Саймон с тех пор не смеет поднять на него глаз. Впрочем, вряд ли Роберт это заметил: перед занятиями все танцоры разминаются вместе, а он — один, у окна. — Сноб, — тянет Бо с певучим южным акцентом. На исходе август; холодный ветер принёс на Кастро туман с бульвара Сансет, и Саймон натянул спортивный свитер поверх белой футболки и чёрного трико. Морщась от боли, он массирует правую лодыжку — Что он за птица? — Ты хочешь сказать, педик он или нет? — спрашивает Томми, поколачивая кулаками бёдра. — Вопрос на миллион долларов, — мурлычет Бо. — Хотел бы я знать! Роберт выделяется не потому лишь, что держится особняком. Он ещё и прыгает выше всех, а по части пируэтов даже Бо заткнёт за пояс («Вот гад», — бурчит Бо, когда Роберт делает восемь оборотов подряд против его шести), и вдобавок он чернокожий. Мало того, что он чёрный в белом Кастро. Он чёрный балерун — и вовсе экзотика. После занятий Саймон остаётся посмотреть, как репетируют «Рождение человека», новое творение Гали. Пятеро танцоров образуют туннель: спины согнуты, колени соприкасаются, руки сплетены над головами. Роберт — Человек. Ведомый Бо, Повитухой, он пробирается через туннель, а выйдя из туннеля, почти обнажённый, в одних тёмно-коричневых трусах, исполняет трепетное соло. «Корпус» выступает в «чёрном ящике» [21] на территории Форт-Мейсона, бывшего военного объекта в заливе Сан-Франциско. Когда начинаются репетиции, Саймон вызывается помогать — пишет под диктовку Гали, размечает сцену. Как-то раз, выйдя освежиться, он застаёт на причале Роберта с сигаретой. Тот оборачивается на звук шагов Саймона и вполне дружелюбно кивает. Расценивать ли это как приглашение, не совсем понятно, но Саймон подходит к краю причала и садится рядом. — Будешь? — Роберт протягивает пачку сигарет. — Ага. — Саймон изумлён: Роберта все считают помешанным на здоровом образе жизни. — Спасибо. Над головой носятся с криками чайки; запах моря, резкий и солёный, щекочет ноздри. Саймон кашляет. — Здорово ты танцевал! Роберт качает головой: — Тяжело даются мне эти туры. — Тур жете? — переспрашивает Саймон, довольный, что не переврал название. — По мне, так было потрясающе! Роберт улыбается: — Ты меня щадишь. — А вот и нет. Это правда. Нет, не стоило этого говорить. Как навязчивый идиот-поклонник! — Ну ладно. — Глаза у Роберта блестят. — Подскажи тогда, над чем мне стоит поработать. Саймон лихорадочно соображает, как бы его поддеть, но, на его взгляд, Роберт — танцор без слабых мест. И Саймон говорит: — Ты мог бы быть дружелюбнее. Роберт хмурится: — Я, по-твоему, недружелюбный? — Ну да, не слишком. Разминаешься всегда один, а мне за всё время и двух слов не сказал. Впрочем, — добавляет Саймон, — я тебе тоже за всё время двух слов не сказал. — Справедливое замечание, — кивает Роберт. Они сидят в лёгком дружеском молчании. Деревянные сваи торчат из воды, как пеньки. Изредка то на одну, то на другую садится чайка, властно кричит и снова взлетает, шумно хлопая крыльями. Саймон смотрит на чаек, и вдруг Роберт, наклонившись к нему, целует его в губы. Саймон потрясён. Он боится дохнуть, будто Роберт вот-вот вспорхнёт и улетит, как чайка. Губы у Роберта полные, сочные, на вкус отдают потом, табаком и чуть-чуть морской солью. Саймон закрывает глаза. Если бы не причал внизу, он рухнул бы без чувств прямо в воду. Когда Роберт отстраняется, Саймон подаётся вперёд, будто ища его снова, и едва не теряет равновесие. Роберт, смеясь, придерживает Саймона за плечо, чтобы тот не упал. — Я не знал… — Саймон встряхивает головой, — не знал, что я… тебе нравлюсь. Он собирался сказать «что тебе нравятся мужчины». Роберт пожимает плечами, но в его жесте нет легкомыслия. Он задумался; взгляд, отрешённый, но сосредоточенный, направлен куда-то вдаль, на залив. Затем Роберт вновь поворачивается к Саймону и отвечает: — И я не знал. 5 В тот вечер Саймон возвращается к себе поездом. Он так разгорячён воспоминаниями о поцелуе Роберта, что только об одном и мечтает: добраться до дома, захлопнуть за собой дверь и дрочить, вспоминая поцелуй, чувствуя его беспредельную власть. Но, пройдя полквартала, он ещё издали видит под своими окнами полицейскую машину. Рядом, опершись на капот, стоит полицейский — худощавый, рыжеволосый, на вид совсем мальчишка, чуть старше Саймона. — Саймон Голд? — Да, — отвечает Саймон, замедляя шаг. Полицейский, открыв заднюю дверь, церемонно раскланивается: — Прошу сюда! — Что? Зачем? — Все ответы в участке. На языке у Саймона вертятся вопросы, но он боится сболтнуть лишнее: если полицейский ещё не знает, что он, несовершеннолетний, работает в «Пурпуре», то и не должен узнать. Саймон силится сглотнуть, но в горле застрял ком, твёрдый, будто кулак. Заднее сиденье жёсткое, из чёрного пластика. Рыжий полицейский, сев за руль, оглядывается и, сверкнув на Саймона глазами-бусинками, закрывает защитный барьер. Они подъезжают к участку на Мишен-стрит, и Саймон следует за своим провожатым внутрь, через лабиринт кабинетов, мимо людей в форме. Наконец они оказываются в небольшом помещении с пластмассовым столом и двумя стульями. — Садись, — велит полицейский. На столе обшарпанный чёрный телефон. Полицейский достаёт из кармана скомканную бумажку, свободной рукой нажимает на кнопки и протягивает трубку Саймону, а тот косится на неё с подозрением. — Ты что, тупой? — бурчит полицейский. — Да пошёл ты! — цедит Саймон. — Что ты сказал? Полицейский толкает его в плечо. Стул опрокидывается назад, и Саймону приходится бороться за равновесие. Когда он падает обратно к столу и берёт трубку, левое плечо гудит от боли. — Алло? — Саймон. Как он сразу не догадался? Какой же он дурак — так бы и дал себе по башке! Полицейский вдруг куда-то исчез, исчезла и боль в плече. — Ма. Это невыносимо: Герти рыдает, как на похоронах Шауля, хрипло, басовито, будто рыдания можно выдавить, извергнуть из себя. |