Онлайн книга «Такое разное будущее»
– Наис… как же это, – пробормотал я, – ты приглашаешь совершенно незнакомого парня и… Она молчала. – Почему ты не отвечаешь? – Потому что ты ничего не понимаешь. Я не знаю, как тебе объяснить. Понимаешь, это ничего не значит… – Ах вот как. Это ничего не значит, – повторил я. Я не мог усидеть. Встал. Забывшись, почти подпрыгнул – она вздрогнула. – Прости, – буркнул я и начал шагать по комнате. За стеклом простирался парк, залитый утренним солнцем; по аллее, среди деревьев с бледно-розовыми листьями, шли трое ребят в рубашках, сверкавших, как доспехи. – Браки существуют? – Ну конечно. – Ничего не понимаю! Объясни мне это. Вот ты видишь мужчину, который тебе подходит, и, не зная его, сразу… – Но что же тут рассказывать? – неохотно сказала она. – Неужели действительно в твое время, тогда, девушка не могла впустить в комнату никакого мужчину? – Нет, могла, конечно, и даже с такой именно мыслью, но… не через пять минут после знакомства… – А через сколько минут? Я взглянул на нее. Она спросила вполне серьезно. Ну, конечно, откуда ей было знать; я пожал плечами. – Дело не во времени, просто… просто она должна была сначала что-то… ну, увидеть в нем, узнать его, полюбить. Сначала гуляли… – Подожди, – перебила она. – Ты, кажется, ничего не понимаешь. Ведь я же дала тебе брит. – Какой брит? Ах, это молоко? Ну так что? – Как что? Разве… тогда не было брита? Она улыбнулась, потом расхохоталась. Внезапно замолчала, посмотрела на меня и отчаянно покраснела. – Так ты думал… ты думал, что я… нет!! Я присел. Пальцы меня не слушались. Я вытащил из кармана папироску и закурил. Она широко открыла глаза: – Что это такое? – Папироса. А вы не курите? – Первый раз в жизни вижу такое… и это папироса? Как ты можешь втягивать в себя дым? Нет, постой – то важнее. Брит вовсе не молоко. Я не знаю, что там, но чужому всегда дают брит. – Мужчине? – Да. – Ну и что из этого? – То, что он будет… он должен вести себя хорошо. Знаешь… Может, тебе какой-нибудь биолог объяснит это. – К черту биологов. Так это значит, что мужчина, которому ты дала брит, ничего не может? – Разумеется. – А если он не захочет выпить? – Как он может не захотеть? Тут кончалось всякое взаимопонимание. – Ты же не можешь его заставить, – терпеливо начал я. – Сумасшедший мог бы отказаться, – медленно сказала она, – но я ни о чем таком не слыхала, никогда… – Это такой обычай? – Не знаю, что тебе сказать. Ты из-за обычая не ходишь раздетым? – Ага. Ну, в некотором смысле да. Но на пляже можно раздеться. – Догола? – спросила она с внезапным интересом. – Нет. Купальный костюм… Но в наши времена были такие люди, они назывались нудисты… – Знаю. Нет, то другое, я думала, что вы все… – Нет. Значит, этот брит, это… как платье? Такое же обязательное? – Да. Когда вдвоем. – Ну а потом? – Что потом? – Во второй раз? Идиотский это был разговор, и я себя отвратительно чувствовал, но должен же я был наконец узнать! – Потом? По-разному бывает. Некоторым… всегда дают брит… – Пустая похлебка, – вырвалось у меня. – Что это значит? – Нет. Ничего. А если девушка идет к кому-нибудь, тогда что? – Тогда он пьет у себя. Она смотрела на меня почти с жалостью. Но я упорствовал: – А если у него нет? – Брита? Как же может не быть? – Ну, кончился. Или… он ведь может солгать. Она засмеялась. – Но ведь это… неужели ты думаешь, что я все эти бутылки держу здесь, в комнате? – Нет? А где же? – Я даже не знаю, откуда они берутся. В твое время был водопровод? – Был, – хмуро ответил я. Конечно, могло ведь и не быть; я мог прямо из пещеры влезть в ракету. На мгновение меня охватила ярость; потом я спохватился – в конце концов, это была не ее вина. – Ну вот, ты разве знал, откуда берется вода, прежде чем… – Я понял, можешь не продолжать. Ладно. Значит, это такое средство предосторожности? Очень странно. – Мне это совсем не кажется странным. Что у тебя там белое, под свитером? – Рубашка. – Что это? – Ты что, рубашки не видела? Ну, такое – белье в общем. Из нейлона. Я засучил рукав свитера и показал. – Интересно, – сказала она. – Такой обычай, – беспомощно ответил я. Действительно, мне ведь говорили в Адапте, чтобы я перестал одеваться, как сто лет назад; а я заупрямился. Однако я не мог не признать ее правоты – брит был для меня тем же, чем для нее рубашка. В конце концов, людей никто не заставлял носить рубашки, а все их носили. Видно, с бритом обстояло так же. – Сколько времени действует брит? – спросил я. Она слегка покраснела. – Как тебе не терпится. Ничего еще не известно. – Я не хотел сказать ничего плохого, – оправдывался я. – Мне только хотелось узнать… почему ты так смотришь! Что с тобой? Наис! Она медленно поднялась. Отступила за кресло. – Сколько, ты сказал? Сто двадцать лет? – Сто двадцать семь. Ну и что? – А ты… был… бетризован? – Что это значит? – Не был?! – Да я даже не знаю, что это значит. Наис… девочка, что с тобой? – Нет… не был, – шептала она. – Если б был, ты бы, наверно, знал. Я хотел подойти к ней. Она вскинула руки: – Не подходи! Нет! Нет! Умоляю! Она попятилась к стене. – Ведь ты же сама говорила, что это брит… сажусь, сажусь. Ну, сижу, видишь, успокойся. Что это за история с этим бе… как это там? – Не знаю подробно. Но… каждого бетризуют. При рождении. – Что же это? – Кажется, что-то вводят в кровь. – Всем? – Да. Потому что… брит… как раз не действует без этого. Не двигайся! – Девочка, не будь смешной. |