Онлайн книга «Ведьмы. Запретная магия»
|
Нанетт приложила усилия к тому, чтобы приготовить для молодых лучшую спальню. Она перевернула и взбила матрас, накрыла его пуховым стеганым одеялом, положила сверху новые подушки на гусином пуху и новые льняные простыни. До брачной ночи Урсула с любопытством ждала этого момента. После это стало вызывать лишь чувство скуки. Нанетт пыталась вызвать ее на откровенный разговор, но Урсула в точности повторила французское пожимание плечами матери и ответила, что не понимает, из-за чего весь шум. Был ли тому причиной рабочий подход Моркама или безразличие Урсулы, но супружеское ложе оставалось единственным бесплодным аспектом их союза. Благодаря их трудам Орчард-фарм процветала. Козы давали столько молока, что производство сыра увеличилось в два раза, и они стали продавать его на рынке по четвергам и субботам. Моркам отлично разводил пони, и жеребята уходили на ура. Огород давал прекрасный урожай, и холодный подвал был набит картофелем, кукурузой и свеклой. Нанетт утверждала, что Моркам с Урсулой столько всего делали сами, что она чувствовала себя баронессой, сидящей днями на стуле, со слугами под рукой, готовыми исполнить любую ее прихоть. Она и в самом деле начала набирать вес, ее лицо и руки округлились. Урсуле было отрадно видеть, как разглаживаются морщины на лице матери. По сути, Урсуле не на что было жаловаться. Моркам починил соломенную крышу и законопатил окна от зимних ветров, которые обдували фермерский дом. Когда непогода загоняла его в дом, он всегда находил, чем себя занять: менял скрипучие половицы, прочищал забившийся дымоход. Он был неразговорчив, но для этого у Урсулы была Нанетт. По привычке между собой они говорили по-французски. Моркама это, судя по всему, не обижало. Шли годы. Три, пять, десять, двенадцать лет… Годовщины свадьбы и даже дни рождения проходили незамеченными. Урсула отмеряла года уже не саббатами, а фермерскими сезонами: весной продавали консервы, летом обрабатывали землю, осенью разводили домашний скот и собирали урожай, зимой наводили порядок, занимались домашними делами и починкой. Уже много лет она не поднималась в храм на вершине горы. Однажды утром, разыскивая Нанетт, она была удивлена, застав ее на кровати с открытой толстой, старинного вида книгой. – Maman, qu’est-ce que c’est? [44] Нанетт удивленно подняла глаза и вытянула руки, словно желая спрятать открытую страницу от чужих глаз. Она уже занесла их над книгой, но вдруг отдернула и уронила на колени. – Ты знаешь, что это, не так ли, Урсула? – Нет, никогда раньше не видела. Урсула подошла ближе. Книга оказалась еще более ветхой, чем она думала. Хрупкие страницы были испещрены чернилами, которые почти невозможно было различить. – Это же не… Ох, это что, бабушкина книга? – Закрой дверь. – Моркам сейчас в хлеву. – Неважно, все равно закрой. Я думала, что закрыла ее. Должно быть, становлюсь забывчивой. – Маман, ты всегда говоришь так, как будто хочешь сказать, что стареешь. – Я уже стара, Урсула. Мне пятьдесят два. – Ты еще не старая, ты всего лишь… Нанетт продолжила: – А тебе тридцать четыре. Собственно говоря, исполняется сегодня. Урсула прикрыла рот ладонью, и Нанетт усмехнулась: – Моркам не помнит об этом, не так ли? – Не только Моркам. Я и сама забыла. Нанетт разгладила ладонью пожелтевший пергамент. – Ma chérie, ты для меня такая отрада. Мне тревожно, что к тому времени, как настанет твой черед состариться, с тобой рядом не будет ребенка, который бы тебя поддерживал. – Я никогда не задумывалась об этом. – А стоило бы, Урсула. Разве ты не хочешь иметь ребенка? – С этим ведь ничего не поделаешь, не так ли? Иногда козы беременеют, иногда нет. Некоторые вещи нам неподвластны. – И все же можно попытаться, – возразила Нанетт и перевела взгляд на прикрытую ладонью страницу книги. Урсула примостилась на кровати подле матери, стараясь не задеть старинную книгу. У нее были широкие страницы, а обложка, похоже, сделана из кожи, но такой сухой, что казалась чуть ли не деревянной. Она наклонилась посмотреть, что изучала мать. – О чем там говорится? Я не умею читать по-французски. – Это старофранцузский. Я бы не смогла понять его, если бы когда-то не выучила. – Нанетт показала на нитевидную иллюстрацию – пузырек с несколькими листьями разной формы, висящими над ней. – Это зелье, – благоговейно пояснила она. – Зелье? Для чего? Нанетт бросила на дочь недоверчивый взгляд из-под серебристых бровей. – Урсула, мы давно не говорили об этом. – Я об этом теперь вообще не думаю. – Как жаль, что ты не веришь в это. – В то, во что верит Моркам, я тоже не верю – в тело, кровь, душеспасение и прочее. На лицо Нанетт вернулась улыбка. – И все же я не хочу, чтобы ты была одинока, когда меня не станет. Хочу, чтобы на старости лет у тебя был ребенок. – Значит, зелье для этого? – Да. Тебе стоит завести ребенка, который стал бы твоей поддержкой, такой же, как ты для меня. Который продолжил бы вести дела в Орчард-фарм. Урсула, указывая на книгу, мягко спросила: – Надеюсь, ты не рассчитываешь, что мой ребенок продолжит и эту традицию, в частности? Улыбка Нанетт померкла. – Нет, – хриплым шепотом ответила она. – Нет, раньше я так думала, но теперь… Полагаю, колдовство умрет вместе со мной. – Ну, маман, ты еще очень долго не умрешь! – Урсула протянула руку и коснулась плеча матери. Нанетт покачала головой: – Никто не знает, когда придет его час. Но я чувствую, что он приближается. – Что значит – чувствуешь? Как такое возможно? – Ты ведь чувствуешь, как к Маунт-Бей приближается шторм? Когда кажется, что воздух начинает вибрировать. Кожа покалывает, а волосы потрескивают. Что-то вроде этого. – В это я тоже не верю! – Eh, bien [45]. Не имеет значения, права я или нет. Как бы там ни было, сейчас у тебя есть Моркам, и, если того захочет Богиня, а мне хватит сил, у тебя будет и ребенок. – Ее голос замер, рука снова легла на книгу. – Маман, я не хочу, чтобы ты поднималась на вершину горы ночью одна. – Со мной все будет в порядке, – заверила Нанетт. – Ты можешь упасть или… |