Хотя технические специалисты получали высокие оклады, пользовались привилегированным снабжением и, в отличие от рабочих, по большей части имели настоящие квартиры, но у них совершенно не было свободного времени. Домой многие начальники строительных объектов заезжали только на ночевку. Сжатые сроки 1934 г. не оставляли времени для частной жизни
. На финальной стадии строительства, когда речь шла об окончании работ на шахте, многие даже с травмами не оставались дома:
«В любое время дня и ночи, придя в шахту, можно было встретить инженера Краснова, внимательно щупавшего отставшую изоляцию или горестно рассматривающего через очки появившуюся течь. Однажды он вывихнул ногу. Я предложил ему пойти домой и отдохнуть. На следующий день, придя в шахту, я увидел такую картину: в подземном медпункте на табуретке восседает Краснов. Сестра массирует ему распухшую ступню, Краснов жует бутерброд и одновременно распекает рабочих за скверную изоляцию. На мой вопрос, почему он не дома, он ответил, что со вчерашнего дня никак не может собраться пойти в больницу и показать свой вывих.
Из моих личных переживаний помню случай, как я сломал себе реберные хрящи, упав в шахте. Так как я почти за 10-летнюю мою инженерную профессию не держал в руках бюллетеня, то решил остаться верным себе. Затянув сломанные ребра полотенцем, я продолжал лазить в шахту, охая и вздыхая на каждом шагу. Сделав рентгеновский снимок моих ребер, я спрятал его в стол, сказав дома, что у меня все в порядке, затянул потуже полотенце и не оставлял работу. Через 3 недели я обрел прежнюю способность нормально дышать и теперь только похрустывание сломанных ребер при неудобном повороте напоминает мне о моем падении в тоннеле шахты 9 бис»
.
3. «Нормальные» рабочие
А) Взгляд со стороны
Рабочие Метростроя в массе своей не были комсомольцами или коммунистами. Если они не проявили себя особенно эффектным образом в качестве ударников, сотрудники редакции «Истории метро» интервью у них не брали. Поэтому в нашем распоряжении нет их собственных свидетельств, раскрывающих образ действий и модели поведения данной группы. Но можно при этом исходить из того факта, что в массе своей они не являлись теми «энтузиастами», которыми восторгалась пропаганда и официозная историография, касавшиеся темы метростроевцев.
Обычно стройплощадка служила первой «станцией» на пути рабочих из села в город. Они начинали как сезонные рабочие, постепенно привыкая к городскому образу жизни и трудовым отношениям на предприятии. До мобилизации комсомольцев на строительстве метро работали преимущественно такие переселенцы. Количественная пропорция впервые немного изменилась осенью 1933 и зимой 1934 г. с прибытием на стройку нескольких тысяч рабочих московских предприятий.
От партии не скрылось то, с какими людьми ей приходилось иметь дело. На одном из совещаний в декабре 1932 г. после выступления инженера, изобразившего положение на своем объекте в розовых тонах, Каганович заявил, что хотел бы услышать правду, а не приукрашенную ложь. На Метрострое обретается «масса псевдоударников, люмпенов, лодырей и воров». Дома предварительного заключения московской милиции переполнены метростроевцами
. Еще в июле 1932 г. партком Метростроя весьма критически отзывался о собственных рабочих:
«Оргбюро отмечает, что настроения рабочих строительства в большей своей части базируются на теснейшей связи рабочих с сельским хозяйством. Имеющиеся отдельные случаи искривлений линии партии в деревне живейшим образом воспринимаются рабочими, и под влиянием агитации пробравшихся на строительство кулацких элементов обобщаются, выливаясь в антиколхозные настроения, в настроения, противопоставляющие “хорошие” решения в центре и работу “по своему” на местах и др. Эти настроения занимают значительное место благодаря все еще слабой массовой политической работе в бараках, наличию неурядиц в организации труда и плохим бытовым условиям на строительстве»
.
Партбюро кессонной конторы летом 1933 г. пришло к заключению, что приданные рабочие являются по преимуществу «кулаками». Кессонные работы были вотчиной крестьян-отходников, зарабатывавших на жизнь строительством мостов и путепроводов. Кессонные рабочие вызывали общественное негодование, поскольку буянили в подвыпившем состоянии и регулярно устраивали драки на Мясницкой, если их не обслуживали вне очереди, что им полагалось как занятым на тяжелых работах. С точки зрения партбюро, речь здесь шла о хулиганах, преследовавших цель как можно больше заработать, чтобы затем пропить эти деньги. Партийными собраниями, производственными совещаниями и т. п. они вовсе не интересовались
.
На партконференции Метростроя в январе 1934 г. Абакумов предостерегал от того, чтобы идеализировать рабочих на стройке и принимать пропаганду за чистую монету. Хотя имелось твердое ядро комсомольцев и коммунистов, «у нас есть и классовый враг, есть лодыри, рвачи и летуны»
. Председатель профкома также говорил о множестве «авантюристов», «отсталых рабочих», «прогульщиков», «вкравшихся в доверие», «троцкистах». Многие рабочие внешне производили отрадное впечатление, в действительности же прогуливали или мешали работе
.
За понятиями «отсталый» или «кулацкий» стояло идеологически обоснованное представление, что крестьяне, приехавшие в город и устроившиеся работать на стройку или в промышленности, подлинно пролетарскими рабочими могут стать только благодаря развитию «политического сознания». Рабочие, которые не придерживаются единообразной формы поведения, еще не обладают таким сознанием и потому могут считаться только «отсталыми» или «кулаками»
.
О настроениях рабочих и их реакции на мероприятия правительства регулярно сообщалось в сводках ОГПУ, а также в донесениях партийных и профсоюзных органов. По Москве в открытых для исследователей архивах имеется немного подобных сообщений
[156]. Ни одно из них не касается рабочих Метростроя. Сведения о настроениях, впрочем, представляют собой проблематичный источник, так как хотя в них приводятся выражения отдельных лиц в буквальной передаче, но, как правило, остается открытым вопрос, насколько эти высказывания типичны для массы рабочих. Речь здесь идет не об опросе мнений, а о пунктуальной передаче сказанного. В принципе обобщающее описание представленных сведений было стереотипным: «Большинство реагирует здорово / отзывается о мерах правительства хорошо, — отдельные личности допускают антисоветские / классово чуждые выражения»
[157]. Только относительно немногие документы содержат информацию о том, что негативные настроения по определенному поводу прорывались наружу. Тем не менее на основе этих сообщений можно составить общее представление о настроениях московских рабочих, распространив его и на метростроевцев:
