Онлайн книга «Приманка для моего убийцы»
Коул стал жертвой стремления к самолюбованию. Оливия пришла к такому выводу некоторое время назад. Ей была неприятна сама мысль о нем, возможно, потому, что она завидовала его свободе, его способности проживать жизнь на предельной скорости и с такой жаждой. Майрон следом за Оливией тоже посмотрел на портрет. Его рука, державшая ложку, замерла. – В чем дело? – спросил он. Оливия откашлялась. – Где он сейчас? – Коул? – Да. И Джейн. Она все еще в Лондоне со своей семьей? Старик медленно положил ложку, потянулся за стаканом с виски, сделал большой глоток и закрыл глаза. – Ты говорила с Холлидеем? – Да. Майрон промолчал. В камине громко треснуло полено. Эйс перевернулся на спину, расслабленный, словно щенок, его язык свисал набок. – Он мне сказал, – продолжала Оливия. Старик открыл глаза. – Что именно? – Что вам придется принимать решение относительно сиделки или хосписа. Док сказал, что кому-то следует позвонить Коулу и Джейн и сообщить им о том, что происходит. Кустистые седые брови Майрона опустились, глаза превратились в щелочки. Очень спокойно он ответил: – Только через мой труп. – Что через ваш труп, Майрон? – так же спокойно ответила Оливия. – Пригласить сиделку? Отправиться в хоспис? И позвонить вашим детям? – Все вместе. – Он допил остаток виски, взял бутылку и налил еще на три пальца в хрустальный стакан. Оливия знала, что он принимает много лекарств. Пожалуй, ему не стоило столько пить. С другой стороны, почему нет, если человек все равно умирает? – Я не дам и ломаного гроша за то, что говорит наш замечательный доктор. Если мне предстоит умереть, то я сделаю это здесь. На своих условиях. На своем ранчо, в своем собственном чертовом доме. Где я прожил всю свою чертову жизнь. Куда я привел свою жену. Где у нас родились дети… Его голос прервался, оставив невысказанные слова висеть в пустоте. «Где погибла моя жена. Где погиб мой младший сын… Где моя семья развалилась…» Пламя камина отразилось в его повлажневших глазах. Оливия поставила свой стакан на столик и нагнулась вперед, положив руки на колени. – Майрон, если вы не переедете в такое место, где за вами будут ухаживать, вам потребуется медсестра, живущая в доме… Он резко вскинул руку. – Прекрати. Даже не думай об этом. Тот день, когда мне потребуется сиделка, чтобы вытирать задницу, чистить зубы и выносить горшок, станет днем моей смерти. Достоинство. Чертово достоинство. Или я прошу о слишком многом? – Вашим детям следует знать. У них есть право… – Хватит! – Майрон с грохотом поставил стакан, его щеки покраснели. – Ни за что на свете. Я не хочу, чтобы эти двое ссорились из-за наследства, пытаясь продать это ранчо еще при моей жизни. А они попытаются сделать это, попомни мои слова. – Вы не можете быть уверены в том, что они… – Разумеется, могу. Коулу глубоко плевать на то, что произойдет с Броукен-Бар или с его отцом. И он мне здесь не нужен, чтобы постоянно напоминать об этом. Когда я умру, когда мой пепел развеют, когда моя мемориальная пирамида из камней появится на вершине горы рядом с пирамидами Грейс и Джимми, тогда они получат ранчо. И мой призрак будет пугать их. – Старик помолчал. Он выглядел очень уставшим, но от этого не менее решительным. – Ты сделаешь это для меня. Развеешь пепел, сложишь из камней пирамиду. Оливия потерла лоб, еще раз украдкой посмотрела на снимок над камином. – Где Коул теперь? Молчание. Она повернулась, чтобы посмотреть на Майрона. На его лице появилось странное выражение. Плечи ушли вперед, вжимая его в кресло. В глазах старика Оливия увидела сожаление. Ее переполняли эмоции. «Если бы это был мой отец, я хотела бы знать. Я бы хотела, чтобы у меня была возможность попрощаться…» Можно ли исправить то, что пошло не так? Или это чистой воды безумие – пытаться помириться, когда гнев, сожаления, горечь, обвинения настолько глубоко укоренились в душе человека и так крепко переплелись друг с другом, что если вы попытаетесь извлечь один корень, то погибнет все дерево? – Он в Гаване, – наконец ответил Майрон. – Топит свои печали в спиртном. Оливию охватило удивление. – В Гаване? На Кубе? Откуда вы знаете? Майрон равнодушно пожал плечами и отвернулся, уставившись на пламя. Его руки с проступившими венами безвольно лежали на подлокотниках кресла. Тот факт, что он знал, где находится Коул, подсказал Оливии, что ему не все равно. Не совсем все равно. У нее появилось ощущение, что Майрону необходимо это сделать – помириться с сыном. И с дочерью тоже. Или это чувство подстегивала подспудная вина самой Оливии за то, что ее семья стала ей чужой? Оливия сглотнула, заставляя себя оставаться в настоящем. Когда она позволяла своим мыслям возвращаться в прошлое, ей становилось плохо. – Какие печали? – негромко спросила она. По-прежнему отказываясь смотреть Оливии в глаза, старик сказал: – У Коула, кажется, застой в работе после того, как от него ушла жена и забрала с собой ребенка. – Я… не знала, что у него семья. Он был женат? – Незарегистрированный брак. Ее зовут Холли. У нее сын от предыдущего брака, Тай. Она вернулась к своему бывшему после того, как Коул попал в передрягу в Судане и подверг опасности жизнь ее сына. Она забрала мальчика и вернулась к его отцу. Сейчас парнишке должно быть восемь лет. – Откуда вы все это знаете? – Прочел в том журнале, для которого он пишет. Ты же знаешь, у него склонность такая – проживать жизнь по максимуму, гоняться за штормом в ущерб тем, кто рядом с ним. Коул никогда не привозил домой Холли или Тая, я с ними не был знаком. – Майрон резко хохотнул. – Впрочем, Коул давным-давно перестал называть Броукен-Бар домом. – А что случилось в Судане? Майрон махнул рукой, отметая тему, словно дурной запах. – Не хочу говорить об этом. – Он откашлялся и добавил: – Джимми тоже было восемь, когда Коул утопил его в реке. Оливия похолодела. Ее охватило внушающее смутный ужас ощущение, что время скручивается, сплетается и повторяется, как двойная спираль молекулы ДНК. Майрон замолчал, его мысли явно уплыли куда-то в море скрытой печали с бакенами из алкоголя и болеутоляющих таблеток. Оливия еще раз украдкой посмотрела на снимок Коула над камином. – Всему свое время, Лив, – наконец сказал Майрон. Теперь он произносил слова с трудом и немного невнятно. – Каждая жизнь – это цикл. Человек делает выбор и несет свое наказание. Даже это ранчо… Возможно, его время вышло. Конец эпохи. Конец наследия. |