Книга С жизнью наедине, страница 113 – Кристин Ханна

— Я тебя хочу спросить вот о чем. Остальное потом. — Он повернулся к ней: — Ты приехала насовсем?

Лени выдавила улыбку. Она и не сомневалась, что он подошел к ней, чтобы спросить именно об этом. У нее тоже сын, так что она понимала Тома. Он не хотел, чтобы Мэтью причинили боль.

— Я понятия не имею, как сложится моя новая жизнь, но да, я приехала насовсем.

Он положил ей руку на плечо.

Эмджей подпрыгнул:

— Ура! Получилось! Я пустил блинчик! Мамочка, ты видела?

Мэтью обернулся к Лени и улыбнулся. Как же они с сыном похожи! Стоят бок о бок и улыбаются ей, а над головой у них — васильковое небо. Одного поля ягоды. Два сапога пара. Начало новой жизни, полной любви.

* * *

За эти годы она так часто думала об этом, что воспоминание практически превратилось в миф, однако только сейчас Лени осознала, что совсем забыла, как на самом деле волшебна летняя ночь, когда не заходит солнце.

Она сидела за столом для пикника в бухте Уокеров. Сладковатый запах печеного маршмеллоу мешался с соленым ароматом беспечных волн, омывавших берег. Эмджей у кромки прибоя закидывал спиннинг, крутил катушку, подтягивал леску к себе. По одну руку от него стоял мистер Уокер, подсказывал, как правильно закидывать, помогал, если леска путалась или за что-то цеплялась. По другую руку рыбачила Алиеска. Лени догадывалась, что Эмджей уже спит на ходу.

Как ни было приятно здесь сидеть, упиваясь картиной новой жизни, Лени понимала, что надо собраться с силами и сделать кое-что важное. Она чувствовала это каждую минуту, точно руку на плече, которая мягко напоминала: не уклоняйся.

Лени вылезла из-за стола. Она совсем разучилась определять время по цвету неба — ярко-аметистового, усыпанного звездами, — а потому взглянула на часы: двадцать пять минут десятого.

— Ты куда? — спросил Мэтью, взял ее за руку, но она мягко отстранилась, и он ее отпустил.

— Хочу проведать старый дом.

Он поднялся, наступил на искалеченную ногу и поморщился от боли. Лени понимала, что ему трудно провести целый день на ногах.

Она погладила его по испещренной шрамами щеке:

— Ну, я поехала. Я видела у дома велосипед. Мне просто хочется там постоять. Я скоро вернусь.

— Но…

— Я сама справлюсь. Я же вижу, тебе больно. Останься с Эмджеем. Вернусь, и мы его уложим. Я тебе покажу игрушки, без которых он не засыпает, и расскажу его любимую сказку. Про нас.

Она чувствовала, что Мэтью хочет ей возразить, но это ее прошлое, ее бремя. Она отвернулась, подошла к лестнице и поднялась на лужайку. На веранде дома еще сидели постояльцы, громко разговаривали и смеялись. Наверно, оттачивали рыбацкие байки, которые потом повезут домой.

Лени взяла велосипед из стойки у дома, оседлала его, медленно покатила по топкой торфянистой тропинке, пересекла главную дорогу, повернула направо, к концу дороги.

Показалась стена. Точнее, то, что от нее осталось. Доски разрубили на куски, сорвали со столбов; куча потемневших от времени и непогоды обломков поросла мхом.

Марджи-шире-баржи и Том. Может, Тельма. Лени представила, как они пришли сюда, не помня себя от горя, и топорами разнесли забор в щепу.

Она свернула на подъездную дорожку, которая по колено заросла травой и сорняками. Тьма насосом откачала свет; тишина стояла такая, как бывает лишь в лесу и заброшенных домах. Лени пришлось налечь на педали.

Наконец она выехала на поляну. Слева показался дом. Время и непогода его не щадили, но он устоял. Рядом виднелись пустые, с просевшими крышами загоны для скота; калиток нет, забор сломали хищные звери, внутри, скорее всего, поселились какие-нибудь грызуны. Брошенный во дворе хлам порос высокой травой, пестревшей ярко-розовым иван-чаем и колючей заманихой; там-сям валялись груды ржавого железа и трухлявых дров. Старый пикап осел, припал к земле, точно дряхлый конь. Пирамидой торчала коптильня, серебристые плесневелые доски завалились друг на друга. А вот бельевые веревки, как ни странно, уцелели, и висевшие на них прищепки прыгали на ветру.

Лени слезла с велосипеда, осторожно положила его в траву и направилась к дому, не чувствуя под собой ног. Вокруг зудели комары. На пороге Лени остановилась, подумала: «Ты справишься» — и открыла дверь.

Казалось, она вернулась в прошлое, в первый их день здесь. Тогда пол тоже был усыпан дохлой мошкарой. Все как прежде, только покрылось пылью.

В памяти всплыли слова, голоса, образы из давних лет. Хорошее, плохое, смешное, ужасное. Все молниеносно пронеслось перед глазами.

Она сжала висевшее на шее костяное сердечко, свой талисман, и острый кончик впился в ладонь. Лени бродила по дому, гремела кислотными бусинами, дарившими родителям иллюзию уединения. В их спальне обнаружилась пыльная груда вещей, напомнивших Лени о том, как они когда-то жили. На кровать свалены в беспорядке шкуры. На крюках висят куртки. Стоят ботинки с отъеденными носами.

Лени заметила старую папину бандану с двухсотлетним человеком, сунула в карман. Мамину замшевую ленту для волос повязала на запястье — вместо браслета.

На полу чердака валялись книги с объеденными пожелтевшими страницами, в них явно поселились мыши, как и в ее матрасе. Воняло пометом. Затхлый, противный запах.

Запах забвения.

Лени слезла по лестнице с чердака, спрыгнула на грязный пол, огляделась.

Сколько воспоминаний. Наверно, ей жизни не хватит их перебрать. Она пока не понимала, каково ей здесь, но знала, верила, что сумеет вспомнить и хорошее. Плохое не забудет, но и цепляться за него не станет. «Там было здорово, — сказала мама. — Настоящее приключение».

Дверь за ее спиной открылась, послышались неровные шаги. К ней подошел Мэтью.

— Нечего тебе одной, — только и сказал он. — Хочешь. Отремонтируем? Будем здесь жить?

— Почему нет. Или сожжем и выстроим новый дом. Зола — отличное удобрение.

Она и сама пока не понимала, чего хочет. Знала лишь, что после стольких лет разлуки наконец вернулась в тайгу, где обитает диковатый стойкий люд, в края, не похожие на другие, к величественной красоте, которая ее сформировала. Давным-давно она переживала из-за того, что исчезали девушки немногим старше ее самой. В тринадцать лет ей из-за этого снились кошмары. Теперь же она поняла, что существует масса способов пропасть, но куда больше — найтись.

* * *

Прошлое от настоящего отделяет тончайшая пелена, они живут в душе бок о бок. В прошлое перенестись легко — достаточно запаха моря в отлив, криков чаек, бирюзовой реки, что течет с ледников. Ветер доносит голос: правда или обман чувств? Здесь возможно и то и другое.

Жарким летним днем полуостров Кенай поражал буйством красок. На небе ни облачка. Горы — волшебная смесь бледнолилового, зеленого и голубого, как лед: долины, скалы, пики; там, где кончались леса, снег еще не сошел. Залив — лазурное зеркало, по которому лишь изредка пробегала рябь. По воде сновали десятки рыбацких лодок, каяков, каноэ. В такой день аляскинцам не сиделось на берегу. Лени знала, что весь Би-шопс-Бич, прямой песчаный берег под русской церковью в Хомере, сегодня запрудят пикапы, пустые лодочные прицепы, а некоторые безмозглые туристы будут гулять по берегу, искать съедобных моллюсков и так увлекутся, что угодят в приливную волну.