Онлайн книга «Эфирное время»
– Господин Болякин, уйдите, очень вас прошу. Куда-нибудь уйдите и уведите вашу дочь отсюда, иначе я за себя не ручаюсь, – выдавил сквозь зубы Константин Васильевич. – Куда же это, интересно, нам уходить? – истерически взвизгнула Ирина. – Мы в своем доме, и вы, господин доктор, здесь не распоряжайтесь. Делайте свое дело, лечите больного, а нам указывать не надо! – Крик перешел в бурные рыдания. – Вот дура баба, – покачал головой купец, – вы уж простите ее, господин доктор. Она, разумеется, не в себе. Пойдем, хватит орать, тебе лечь надо, – он взял дочь под локоть и увел ее в спальню. Через полчаса вернулась Соня. На возке вместе с фельдшером Семеном она привезла священника. Батюшка был стар и болен, еще не пришел в себя после надругательства на пустыре, однако ехать к умирающему согласился, взял с собой все, что нужно для причастия. Михаил Иванович умирал долго и мучительно. Доктор Батурин пытался облегчить его страдания, колол морфий. Агония длилась несколько часов. Священник причастил его. Перед рассветом, перед самым концом, умирающий открыл глаза и зашептал что-то. Соня склонилась к его губам. – Сонюшка… брошь… не отдавай никому, сохрани, это все, что есть у меня… – Какая брошь, Мишенька? О чем ты? – Бабушкина брошь с бриллиантом… не отдавай им… Соня взяла в ладони его лицо, взглянула в глаза, совсем близко, и произнесла еле слышно: – Мишенька, у меня будет ребенок, Твой ребенок. Я тебя очень люблю. Доктор ничего этого не слышал, он как раз вышел в сад, покурить. А когда вернулся, граф уже не дышал. Через два дня после похорон в Батурине явился Тихон Тихонович в дорогом, с иголочки, английском костюме, таком белом, что резало глаза, с тростью черного дерева в руке, в блестящих белых штиблетах. Он выглядел довольно странно на фоне запущенного батуринского сада. За спиной у него маячила огромная фигура его постоянного безмолвного спутника шофера Андрюхи. В руках он держал огромный букет крупных, как кошачьи головы, багровых роз. – Чем обязан? – мрачно поинтересовался Константин Васильевич. – Вот, явился выразить вам благодарность за труды, – кашлянув, сообщил купец и извлек из кармана красный бархатный футляр овальной формы, с золотым причудливым вензелем на крышке, – поскольку деньги сейчас дешевы и ненадежны, решил сделать вам от нашего осиротевшего семейства небольшой презент на память. Изволите взглянуть? – Благодарю вас, господин Болякин, но презента я от вас не приму, – покачал головой доктор. – Так вы посмотрите хотя бы. Вещь хорошая, стоит дорого. – Он раскрыл футляр. Там лежали мужские часы-луковица, золотые, с толстенной золотой цепью. – Оставьте себе. Мне такие роскошества не к лицу. – Значит, брезгуете моей благодарностью? – прищурился купец. – Ну, тогда примите хотя бы цветы. Это для Софьи Константиновны. В наше трудное время тоже дорого стоят. Специально Андрюху в Москву за ними посылал. Ровно двадцать пять штук, особый сорт. Есть ваза у вас? Эй, горничная, как тебя? – У нас нет горничной, – сказала Соня, – у нас только кухарка, но она в деревню ушла. А цветы я возьму. Спасибо. Но в вазу их ставить не надо. Я их все равно на могилу отнесу Михаилу Ивановичу. – А, ну ладно. – Купец еще немного потоптался, несколько раз откашлялся в л кулак и обратился к доктору: – Я прошу прощения, мне необходимо переговорить с Софьей Константиновной наедине. – Извольте, – кивнул доктор, – вы можете пройти в дом. Сонюшка, я буду здесь, рядом. – У вас осталась вещь, принадлежащая нашей семье, – сказал купец, когда они вошли в гостиную, – вещь очень дорогая. Брошь в форме цветка орхидеи с большим бриллиантом в центре. – Я не знаю, о чем вы, – тихо ответила Соня. – Ну не надо, не надо, барышня, – хитро прищурился купец, – я ведь не бесплатно. Я вам денег дам. Много денег, золотых червонцев. Золото всегда в цене. Вы уж, будьте любезны, верните брошечку-то. Она не ваша. – Тихон Тихонович, – покачала головой Соня, – что-то вы путаете. Я не ношу ювелирных украшений, и никакой броши у меня нет. – Значит, не отдадите? – вздохнул купец. – Напрасно. Так у вас хотя бы деньги были бы, вам они очень пригодятся, когда придется все бросать и уезжать из России. А придется очень скоро, поверьте мне. Если вы надеетесь, что сумеете такую дорогую вещь продать, то ошибаетесь. Вас обманут, вы с вашим батюшкой-доктором люди не коммерческие. В гостиную вошел Константин Васильевич. – Вот, господин доктор, – обратился к нему купец, – пытаюсь уговорить вашу дочь вернуть по-хорошему то, что ей не принадлежит. Михаил Иванович, Царствие ему Небесное, поступил необдуманно, отдал Софье Константиновне нашу вещь. А она возвращать не желает. Нехорошо. Стыдно. Вы бы поговорили с ней по-отцовски. – Соня, в чем дело? – удивился Константин Васильевич. – Объясни, что происходит? – Я не знаю, папа. Господин купец требует у меня какое-то ювелирное украшение, какую-то брошь. Пусть он сам объяснит, что происходит. – Моя дочь никогда к дорогим побрякушкам пристрастия не имела, – быстро проговорил доктор. – Так то не побрякушка. Вещь весьма ценная. В последний раз говорю, отдайте по-хорошему. Я знаю, она у вас. Больше ей негде быть. Ведь это грех – брать чужое. Вам должно быть совестно. – Ладно, хватит, – поморщился доктор, – о грехе и совести я с вами рассуждать не намерен . дать не намерен. Вы лучше об этом побеседуйте со своей дочерью. – Ну, глядите, – тяжело вздохнул купец, – я хотел с вами по-хорошему, по-соседски, но, видно, не получится. Не такие вы люди. Купец ушел, не оглядываясь. – Он наймет бандитов, они перероют весь дом, – задумчиво произнес, глядя ему вслед, доктор, – эта брошь действительно стоит страшно дорого. – Папа, ты же ее не видел. – Она к твоей белой блузке приколота. А блузка валяется на стуле в твоей комнате. На портрете эта брошь получилась у Миши значительно лучше, чем твое лицо. Портрет надо убрать подальше, унести куда-нибудь из дома. А брошь необходимо спрятать. За ней придут и перероют весь дом. Возможно, нас с тобой тоже станут обыскивать. Купец за этот камень кому хочешь глотку перегрызет. Миша рассказывал мне историю камня. Он говорил, что это единственная его ценная вещь. – Он перед смертью просил не отдавать им брошь. Меня не волнует, сколько она может стоить. Мы ведь не станем ее продавать, – медленно произнесла Соня. |